— Не думаю, чтобы это была она. Я всегда представлял себе, что, когда мы с ним окажемся лицом к лицу, я испытаю какое-то особое чувство. А сейчас я ничего не чувствую.
— А вам не приходило в голову, что, вероятно, вы уж чересчур идеализируете нашего врага? — после минутного колебания задала вопрос Хулия. — Разве не может случиться, что, будучи разочарованным действительностью, вы отказываетесь верить фактам?
Муньос остановился и бесстрастно взглянул на девушку. Его сощуренные глаза сейчас ничего не выражали.
— Да, я думал об этом, — негромко сказал он, не отводя от нее тусклого взгляда. — И я не исключаю такой возможности.
Несмотря на лаконизм шахматиста, Хулия поняла, что есть что-то еще. Его молчание, его склоненная к плечу голова, этот невидящий взгляд, затерянный в каких-то недоступных ей пространствах, внушили ей уверенность, что мысли его заняты чем-то другим, ничего общего не имеющим с Лолой Бельмонте.
— До чего еще вы додумались? — спросила она, не в силах сдержать любопытства. — Вы что — обнаружили там что-то еще, о чем не хотите говорить со мной?
Муньос не ответил.
Они зашли в магазин Сесара, чтобы в подробностях описать ему свое посещение дома Бельмонте. Антиквар ожидал их с беспокойством и, едва услышав звон колокольчика, поспешил навстречу, чтобы сообщить новость:
— Задержали Макса. Сегодня утром, в аэропорту. Полчаса назад звонили из полиции… Он в участке возле музея Прадо, Хулия. И хочет видеть тебя.
— Почему именно меня?
Сесар пожал плечами, словно желая сказать: я могу знать многое о голубом китайском фарфоре или о живописи девятнадцатого века, но психология альфонсов, да и преступников вообще, пока еще не стала одной из моих специальностей.
— А что с картиной? — спросил Муньос. — Вы не в курсе, ее не нашли?
— Сильно сомневаюсь. — Голубые глаза антиквара излучали беспокойство. — Думаю, именно в этом и заключается проблема.
Инспектор Фейхоо, похоже, не испытывал особого восторга от новой встречи с Хулией. Он принял ее в своем кабинете, под портретом короля и календарем Управления государственной безопасности. Было заметно, что настроение у него отвратительное. Не приглашая посетительницу сесть, он сразу перешел к делу.
— Это не совсем соответствует нашим правилам, — сухо заговорил он, — потому что речь идет о человеке, которого подозревают в двух убийствах… Но он настаивает: говорит, что не станет давать официальные показания, пока не повидается с вами. И его адвокат, — казалось, он вот-вот не удержится и выскажет вслух все, что думает о представителях этой профессии, — тоже согласен.
— Как его нашли?
— Это было нетрудно. Вчера вечером мы разослали его приметы повсюду, в том числе на контрольно-пропускные пункты на границах и в аэропорты. Сегодня утром он был опознан пограничниками в аэропорту Барахас, откуда собирался вылететь в Лиссабон по фальшивому паспорту. При задержании он не оказал сопротивления.
— Он сказал вам, где картина?
— Он не сказал абсолютно ничего. — Фейхоо поднял толстый указательный палец с квадратным ногтем. — Ну, разумеется, кроме того, что он невиновен. Такие заявления нам здесь частенько приходится выслушивать: это нечто вроде обязательной программы. Но когда я предъявил ему показания свидетелей — таксиста и консьержа, он сломался. И начал просить адвоката… Тогда же он потребовал и встречи с вами.
Сделав приглашающий жест в сторону двери, он вывел ее из кабинета и провел по коридору до другой двери, охраняемой полицейским в форме.
— Я буду здесь — на случай, если понадоблюсь. Он настаивал на том, чтобы встретиться с вами без свидетелей.
Дверь за спиной девушки заперли на ключ. Макс сидел на одном из двух стульев, привинченных к полу с обеих сторон стоявшего посередине комнаты деревянного стола. Окон в комнате не было, не было и другой мебели: только грязные стены, покрытые чем-то вроде больших матрацев. На Максе был мятый свитер, рубашка с расстегнутым воротом, волосы растрепаны, косичка расплетена, несколько длинных прядей свисали ему на глаза и уши. Руки, лежавшие на столе, были скованы наручниками.
— Здравствуй, Макс.
Он поднял голову и долгим взглядом посмотрел на Хулию. Под глазами у него были темные круги, он выглядел растерянным, утомленным, как после долгой и трудной работы, так и не принесшей желанного результата.
— Наконец-то хоть одно дружеское лицо, — произнес он с усталой иронией и кивнул в сторону второго стула.
Хулия предложила ему сигарету, которую он закурил с жадностью, приблизив лицо к протянутой ею зажигалке.
— Зачем ты хотел меня видеть, Макс?
Прежде чем ответить, он некоторое время смотрел на нее. Что-то он тяжеловато дышит, отметила про себя Хулия. Он больше не походил на молодого красавца-волка, скорее, на загнанного в свою нору кролика, слышащего приближение хоря. Может быть, полицейские били его, подумала про себя Хулия. Хотя синяков вроде не видно. Нет, теперь уже больше не бьют задержанных. Больше не бьют.
— Я хочу предупредить тебя, — сказал он.
— Предупредить меня?
Макс ответил не сразу. Он курил со скованными руками, держа сигарету перед лицом.
— Она была уже мертва, Хулия, — тихо проговорил он. — Это не я. Когда я вошел в твою квартиру, она была уже мертва.
— Как тебе удалось войти? Это она открыла тебе дверь?
— Я же сказал, она была мертва… во второй раз.
— Во второй раз? Значит был еще и первый?
Положив локти на стол, Макс стряхнул пепел с сигареты и подпер небритый подбородок большими пальцами обеих рук.
— Погоди… — Он почти выдохнул это слово; казалось, он смертельно устал. — Лучше я расскажу все с самого начала… — Он снова поднес к губам сигарету, затянулся и, прищурив глаза, выпустил струю дыма. — Ты знаешь, как Менчу обозлилась на Монтегрифо. Она металась по дому, как зверь в клетке, ругалась, угрожала… Кричала: «Он ограбил меня, он ограбил меня!» Я постарался успокоить ее, мы стали говорить более разумно. И мне пришла в голову одна идея.
— Какая идея?
— У меня есть кое-какие связи. Люди, способные вывезти из страны все, что угодно. Вот я и сказал Менчу, что неплохо бы свистнуть ван Гюйса. Сначала она просто взбесилась: орала на меня, ругалась, все толковала, что вы с ней подруги, ну и так далее… Потом поняла, что тебе от этого вреда не будет. Страховка покрыла бы все, что надо, а что касается процента, который ты должна была получить от продажи картины… ну, тут мы что-нибудь придумали бы. Потом.
— Я всегда знала, что ты абсолютный сукин сын, Макс.
— Да. Возможно. Но это не имеет никакого значения… Главное то, что Менчу приняла мой план. Она должна была сделать так, чтобы ты привезла ее к себе. Пьяную, накачанную… ну, в общем, ты знаешь. Правда, я и не предполагал, что она так здорово справится с этой ролью… На следующее утро, когда ты уйдешь, я должен был позвонить — узнать, все ли в порядке. Так я и сделал, а потом поехал к тебе. Мы упаковали доску таким образом, чтобы не было заметно, что это она. Менчу дала мне ключи, я взял их… Я должен был поставить машину внизу, на улице, и вернуться за ван Гюйсом. А после того, как я уйду с картиной, Менчу должна была задержаться, чтобы устроить пожар.
