— А если в один прекрасный день эта самая общественность задастся вопросом о том, кто же на самом деле управляет нашей церковью?
— Дорогой Максимилиан, вы оптимист. Впрочем, для молодых это простительно. Сколько веры в личные свободы у того, кто уничтожает людей за деньги! Между прочим, эти люди являются частью той самой общественности! Вы рядитесь в мораль как в смокинг, по особо торжественным случаям. Вот уже много веков общественное мнение — наихудшее из всех возможных, поэтому оно мало меня волнует. Общественность состоит не из граждан, а из потребителей. Да, потребителей чего угодно — вещей, людей, чувств, интересов. Они не пользуются ничем, присваивают, пожирают и забывают. Вот оно, общественное мнение, о котором вы так трогательно заботитесь! Если дать вам изрядную сумму денег, то вы расправитесь с ним без малейшего колебания.
— Так вы не желаете выслушать мои условия? Может быть, мне стоит завтра же показать послание Элиазара корреспонденту «Нью-Йорк таймс»?
— Хорошо. Назовите эти условия.
— Я отдам послание Элиазара лично вам, в собственные руки, при условии, что ничего не случится с Афдерой Брукс, с ее сестрой Ассаль, с адвокатом Сэмпсоном Хэмилтоном и профессором Леонардо Колаяни. Уберите своих ищеек, и перевод послания ни к кому никогда не попадет. Если же с ними что-то случится, пусть по мелочи, пусть даже обычный грипп или царапина, но заставляющие думать, что за этим кто-то стоит, тогда, будьте уверены, это послание станет главной темой для всех газет в мире.
— Когда вы мне его отдадите?
— Сегодня же, если вы согласны выполнить мои условия.
Кардинал на несколько мгновений задумался, потом произнес:
— Прощение — это возможность начать с того места, где ты остановился, а не вернуться туда, где все начиналось. Aliorum iudicio permulta nobis et facienda et non facienda et mutanda et corrigenda sunt.
[43]
Итак, я принимаю ваши условия, взамен жду, что эти четверо будут держать рот на замке.
— Ни один из них, даже Афдера Брукс, не знает, о чем говорится в документе, — заверил его Макс, вынул из кармана кожаный бумажник и достал рукопись. — Вот он. Можете убрать своих собак.
Льенар даже не развернул кусок папируса, чтобы заглянуть внутрь.
— Вы не хотите проверить, что это?
— Дорогой Архангел, тот, кто утратил веру, утратил все. Человек, не имеющий доверия к людям, не имеет его и к Богу. Вы никогда не смогли бы меня обмануть, как и я вас. Мы слишком много знаем друг о друге. Если ваше будущее станет таким, каким я желаю его видеть, то вы будете могущественным орудием в моих руках.
— Никогда больше!
— Почему нет? Важно не то, какой силой обладает власть, а то, насколько разумно, действенно и безжалостно она умеет ею пользоваться. Папа любит повторять, что церковь — это милость Господа по отношению к миру. Но этот крестьянин никогда не поймет, что церкви нужны такие люди, как я, склонные карать, а не миловать. Я защитник, страж церкви и в этом качестве очень мало расположен к проявлениям милости. Если столь ненавистная вам жестокость необходима для удержания моей власти — ну что ж… «Жестоко сердце человечье, завистлив человечий взгляд, людское тело, как увечье, со страхом прячется в наряд».
[44]
Никогда не забывайте об этом.
— Чем дальше, тем меньше я понимаю таких персон, как вы.
— Странно. Вы и я — люди одного склада, порождение нашего времени. Нам обоим пришлось приспосабливаться к обстоятельствам, — говорил кардинал, прохаживаясь вместе с Кронауэром вокруг фонтана. — Христианство, как его замыслил Господь наш Иисус Христос, могло бы стать добрым и человечным. Но в наши дни здесь, при Святом престоле, вряд ли найдется тот, кто задумывается об этом. Обитатели Ватикана бесконечно далеки от учения Христа.
— Я уверен лишь в одном, ваше преосвященство. Если бы Христос жил сегодня в Ватикане, то Он не был бы христианином. Надеюсь, вы получили больше, чем отдачи, и будете помнить о нашем соглашении. Если с кем-то из этих четверых что-нибудь случится, то я вернусь. Ваша судьба находится в ваших же руках.
— Судьба тасует карты, а мы с вами играем в них. Счастливо, Архангел. Мы увидимся.
— Непременно, ваше преосвященство. Однажды мы увидимся. Не сомневайтесь. — И Архангел исчез среди темных кустов так же неслышно, как и возник.
Льенар вернулся в свой кабинет и набрал номер Мэхони:
— Немедленно приходите ко мне в кабинет и принесите с собой книгу, которая лежит у вас в сейфе.
Через несколько минут епископ постучал в дверь его кабинета:
— Вы звали меня, ваше преосвященство?
— Да. Закройте за собой дверь.
Мэхони поцеловал перстень с драконом и показал кардиналу книгу:
— Вот она, ваше преосвященство. Что с ней делать?
— Сегодня же предать очистительному огню вместе вот с этим посланием Элиазара, которое только что оказалось у меня. Вы меня поняли?
— Все будет сделано, ваше преосвященство, — сказал Мэхони и направился к выходу.
— Еще вот что, монсеньор. Пусть братья Альварадо, Понтий и Корнелиус вернутся в свои монастыри и находятся там вплоть до очередного собрания братства. Скажите, что я горжусь ими и прошу их молиться за тех братьев, которые пали, защищая веру. Мы здесь также будем молиться за братьев Феррела, Лауретту, Осмунда и Рейеса. Теперь ступайте с миром.
— Да почиет мир и на вас, ваше преосвященство.
Нахария, 12 километров к северу от Акко
— Больница города Нахарии. Слушаю вас.
— Я хотел бы поговорить с госпожой Брукс, — сказал Макс.
— Соединяю.
Через несколько секунд трубку снова сняли.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ничего, — слабым голосом ответила Афдера. — Хотя в живот как будто кол забили. Я потеряла много крови, но ты меня спас. Я люблю тебя, знаю, что ты никогда не подпустишь меня близко, но все же хочу сказать это. Я люблю тебя, Макс.
— А я — тебя. Но мне придется идти своей дорогой, а тебе — своей. Ты сможешь вернуть долг, если будешь держаться подальше от меня. Не хочу, чтобы кардинал Льенар и его ищейки добрались до тебя.
— Ты отдал им послание Элиазара, да?
— Только так я мог обезопасить всех вас — тебя, Ассаль, Сэма и Колаяни.
— Этот кардинал уничтожит послание, и мы никогда не узнаем, что же в нем сказано. Надо было изучить его, прежде чем отдавать. Там говорится что-то очень важное, раз столько людей погибло из-за этого клочка папируса.
— Все немного иначе.
