Вечер. Он шел домой через школьный двор и что есть мочи горланил «Долгую дорогу в Типперари» и не заметил, как по ступенькам школы спускается мисс Фарго. Ему-то казалось, что он один, а значит – можно вволю наораться. И тут у подножья лестницы он увидел ее, застывшую в изумлении.
Он услышал, как она подозвала его:
– Иди сюда, Джон!
И он подошел, сгорая от стыда за учиненный им шум и гам. Он же не знал, что рядом кто-то есть. Он не хотел, чтобы кто-то его услышал. Он стоял перед ней и от неловкости мял в руках кепку.
– Джон, где находится Типперари? – полюбопытствовала она.
– В Ирландии, – ответил он, не смея поднять на нее глаз.
Она была молоденькой учительницей и ужасно нравилась ему. В ней была красивая печаль; можно было сидеть в классе хоть целый день и смотреть на нее. Однажды она грустно вздохнула – и он грустно вздохнул, и она его увидела и услышала. Потом взглянула ему глаза и улыбнулась. Она улыбалась ему одному, и, когда он вышел из класса на перемену, от счастья изо всех сил рванулся бежать по школьной территории – так это было здорово! Ведь на него, именно на него смотрела мисс Фарго и улыбалась ему.
Она молча простояла у подножия лестницы целую нескончаемую минуту; потом он почувствовал, как ее рука погладила его волосы.
– Спасибо, Джон, – сказала она.
Такое не забывается: он испытывал совершенно незнакомое сладостное чувство.
Долина. Раскаленное солнце. Он шагает по дороге через страну виноградников, с ним Жирняга Каракян, Пит Тобин и Рекс Форд… они идут купаться, прохлаждаться, плескаться, нырять. Все мальчишки ходят нагишом…
Разве забудешь, как они ныряли…
Откуда ни возьмись – война. Он бегал по городу, выкрикивая газетные заголовки: «Мир! Мир! Война окончена…»
В его снах безудержно мчался локомотив, и его потянуло в дальние края, прочь из долины – за горы, к морю, в незнакомые города, неведомые места. Еще ему снились огромные корабли… они плыли далеко-далеко… во все уголки земли, в Типперари…
Он ехал один в поезде, который пересекал горы. Ему минуло семнадцать… затем в автобусе… девятнадцать… затем в нью-йоркской подземке… двадцать…
Снега, сонмы живых людей… двадцать один… День, ночь, земля, он. Снова и снова. День, ночь, опять земля и опять он. Снова и снова.
Он сидел в своей комнатенке и выпивал… двадцать два… Напротив за столом, уставившись на него, сидела девушка. Он долго молчал, минут десять, и пил…
Потом говорит:
– О чем ты спрашивала?
Она плакала… день, ночь, по пути к новому моменту разговора, существования. И опять он вовне, в чужих мыслях, с другим значением…
Он услышал ее слова:
– Джон, Джон, ответь, что ты думаешь?.. Джон, с тобой все в порядке?
Он увидел себя в слезах перед домом… и услышал обращенные к нему слова девушки, которые повторялись опять и опять…
– Джон, с тобой все в порядке?
Но она ему что-то говорила… что-то забавное, чем вызвала в памяти картины моря в его снах и мгновения жизни… Эта девушка, подумал он, слишком уж хороша… Затем он беззвучно засмеялся, глядя ей в лицо. Это рассмешило его…
– Повтори, о чем ты говорила, – попросил он.
Он познакомился с ней в дешевеньком дансинге…
– Повтори, о чем ты говорила, – попросил он. – Я не совсем понял.
Она снова заговорила. Казалось, она чего-то опасается. Она курила сигарету. Все, что он мог разобрать, – это то, что уже пошел второй месяц и что это от него, она уверена, что от него… У нее были другие мужчины до него, но после того, как появился он, у нее не было других. Он ей верит? Других у нее не было. Она уже пять месяцев, как не прикасалась к другим мужчинам. Она хранила ему верность… Он ей верит? А теперь уже пошел второй месяц, и она боится… лишилась сна… ей обязательно нужно было с ним поговорить… что он на это скажет?
– Ты хочешь сказать, – больше разговаривая с самим собой, чем с ней, сказал он, – что я собственной персоной нахожусь в тебе, что я расту… ты это хочешь сказать?
– Да, да, – сказала она. – Джон, пожалуйста, верь мне… вот увидишь, честное слово, сам увидишь, что он – от тебя… Я никого не любила, кроме тебя… Я знаю, ты не хотел, чтобы так получилось… и я тоже… так уж случилось… но он твой, честно, твой, Джон! Я не выдумываю…
Он снова рассмеялся, почувствовав себя большим… вне самого себя… владеющим всем миром.
– Я, – сказал он, – я собственной персоной расту внутри тебя…
– Значит, ты хочешь его? – сказала она. – Я могла бы от него избавиться… есть врачи, я могла бы от него избавиться… но я подумала, может, тебе интересно узнать…
Он рассердился, встал и встряхнул ее, и через мгновение улыбнулся ей.
– О чем ты говоришь? – сказал он. – Не смей болтать, как потаскушка…
– Ты его хочешь? – спросила она.
Он расхохотался что было сил…
– Он же мой! – сказал он.
Он сел, улыбаясь ей, в изумлении.
– Что ты чувствуешь? – спросил он. – Ты уверена на все сто, что это именно то самое, а не что-то другое? Он большой?
– Да, – сказала она, – да, большой… я его чувствую… мы можем снять что-нибудь скромное?
– Просто потрясающе! – сказал он. – Не волнуйся, конечно, можем. Ты что же, думаешь, я с ума сошел? Мы переедем в маленький домик…
– Ты точно хочешь его родить? – спросил он. – Ты уверена?
– Да, – сказала она, – я хочу увидеть его… рожденным, живым.
– И чтобы он глазел на окружающий мир, стоял на ножках и смотрел вокруг? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Но я могу пойти к врачу…
– Ни слова больше, – сказал он. – Каково тебе с ним? Мне так просто здорово.
– Мне тоже, – сказала она. – Только я боялась… думала, ты дашь мне денег, чтобы я пошла к доктору…
– Замолчи, – велел он. – Еще раз услышу, поколочу…
– Ты ведь любишь меня, правда, любишь, Джон?
– Конечно, – сказал он, – конечно, люблю… но это не главное… расскажи мне про него… Ты высыпаешься?
– Я волновалась, – сказала она.
– Хватит тревожиться, – сказал он.
День, ночь, земля, он, потом опять он, еще раз он. И этот другой – он смотрит на мир его глазами, видит его. И фотография: он держит на руках другого, крошечного, но плоть от плоти их…
– Хватит беспокоиться, – сказал он, – мы переедем в маленький домик и будем ждать… Я-то думал, тебе нужны деньги… Я не совсем понимал, куда ты клонишь… ты-то хочешь его увидеть сама, чтобы он родился и зыркал по сторонам? Положи мою руку туда, где он притаился, – попросил он.
