«В 1937 году в тюрьму № 1 был доставлен Двали, шофер начальника управления милиции, тоже арестованного. Двали был приговорен к расстрелу, и с группой других приговоренных его готовили вести на расстрел, причем руки его были связаны, и он сидел в кузове автомашины. В тюрьму прибыл Кримян и потребовал, чтобы Двали привели в мой кабинет. Когда его привели, Кримян спросил — хочет ли он рассказать о своих преступлениях. Двали ответил, что он ничего не знает и ни в чем не виноват.
Тогда Кримян ударил связанного Двали, который упал на пол, и лежачего стал топтать ногами. Несколько минут Кримян топтал его ногами, требуя дать показания, но Двали твердил, что он ничего не знает. Потом надзиратели унесли Двали, положили его в машину и увезли на расстрел».
Бывший следователь: «Я видел, как Кримян, Савицкий и Гамсахурдия беспощадно били осужденного Дзидзигури рукоятками и убили его еще до расстрела. Во время избиения бывшего сотрудника органов госбезопасности Морковина Савицкий и Кримян обвиняли его в том, что он не присваивал им очередные специальные звания, и издевательски спрашивали его: «Ну как, теперь ты присвоишь нам звания?»
Машинистка тюрьмы № 1: «Парамонов вместе с другими следователями приезжали в тюрьму, как правило, пьяные и приступали к избиениям. Я помню, что Парамонов избил Зеленцова, который в прошлом являлся начальником Парамонова. Перед вывозом Зеленцова на расстрел Парамонов вызвал его и во дворе тюрьмы (место у нас называлось хозяйственным двором) приступил к избиению Зеленцова. Я слышала удары, стоны и крики Зеленцова. Зеленцов умер во дворе».
Инспектор Тбилисской тюрьмы:
«Процедура приема приговоренных к расстрелу проходила в комендатуре, куда поодиночке вызывались приговоренные. За столом сидел Надарая и с ним два его помощника. Удостоверившись в личности приговоренного, Надарая садился на свое место, а его помощники набрасывались на заключенного, и начиналось зверское избиение.
После того как Зеленцов был убит, Парамонов рассказал, что Зеленцов был его начальником и придирался к нему, как он выразился — «жизни не давал». Парамонов участвовал почти во всех случаях избиений арестованных, приговоренных к расстрелу. Чувствовалось, что он испытывал какое-то наслаждение, когда избивал арестованных, приговоренных к расстрелу, — он знал, что жаловаться на него не будут, и давал волю своим темным инстинктам. Это был настоящий садист».
Фельдшер внутренней тюрьмы: «На спине у Мамия Орахелашвили (бывший первый секретарь Закавказского крайкома партии, то есть бывший начальник Берии. — Авт.) имелись кровоточащие раны. На ногах было множество синяков. Вместе с Орахелашвили в камере был один арестованный, который или был сумасшедшим, или притворялся сумасшедшим. Он терзал Орахелашвили в камере, царапал его, бил, не давал никакого житья; Орахелашвили вынужден был скрываться от него под кроватью в камере».
Жена бывшего сотрудника НКВД Грузии Осипова тоже была арестована. Она выжила и смогла потом рассказать, что испытала:
«Ночью меня вызвали на допрос. Меня ввели в большой кабинет. Когда я вошла, спиной ко мне стояло несколько сотрудников. Они расступились, и я увидела мужа. Он полулежал и имел страшный вид. Лицо у него было все окровавленное, в кровоподтеках, волосы обильно пропитались кровью и стояли дыбом. Одна нога у него была голая, и она совершенно потеряла форму, была страшно опухшей и невероятно большой. Она была вся залита йодом и лежала на галоше.
Осипов имел вид полуживого человека. Невероятно слабым голосом, еле-еле пошевелив руками и с огромным усилием слегка повернув ко мне голову, он спросил: «Где ребенок?» Я ответила: «Не знаю». После этого он мне сказал: «Я ни в чем не виноват, не понимаю, что происходит». От ужаса я оцепенела и впала в полуобморочное состояние».
Бывший начальник тбилисской тюрьмы: «Летом 1937 года ко мне прибыл из внутренней тюрьмы бывший командир дивизии Буачидзе. Он был избит до полумертвого состояния. На ногах он, конечно, не мог стоять. Он не мог говорить, только стонал. Я помню, что все тело Буачидзе было покрыто сплошными синяками и кровоподтеками. Он не мог мочиться естественным способом, так как у него был поврежден мочевой пузырь, и моча выходила через живот… По существу, Буачидзе был уже в предсмертной агонии. Надо сказать, что Буачидзе был крепкого сложения, здоровым, и поэтому особенно бросалось в глаза его состояние. На следующий день после доставки Буачидзе в тюрьму он скончался».
Почему комдива посадили? В июле 1937 года Берия — из Тбилиси — доложил Сталину, что раскрыл заговор в Закавказском военном округе и потому необходимо арестовать командование 47-й грузинской стрелковой дивизии. Командира 63-й Грузинской дивизии Федора Моисеевича Буачидзе, окончившего Военную академию имени М.В. Фрунзе, Лаврентий Павлович сделал вождем грузинской националистической организации.
Бывший начальник тбилисской тюрьмы:
«Леткеман, работавший пчеловодом совхоза «Третий Интернационал», был арестован Гагрским отделом НКВД по обвинению во вредительской деятельности. Следствие по этому делу вел Рухадзе. Леткеман был подвергнут зверским избиениям, в результате которых стал давать нелепые показания, оговаривая десятки невиновных людей.
Леткеман показал, в частности, что он якобы был главным резидентом немецкой разведки и руководил обширной сетью агентуры не только на территории Грузии, но и в ряде других республик Советского Союза. На основании этих вымышленных показаний были произведены аресты названных им лиц, которые, в свою очередь, после применения пыток оговаривали других лиц, подвергавшихся также арестам. Всего по делу Леткемана было арестовано свыше 30 человек».
Причем заместитель начальника Гагрского городского отдела НКВД в.н. Васильев отправил рапорт республиканскому наркому Сергею Гоглидзе, описав, как Рухадзе выбивает показания:
«Началось с выставления Леткемана с поднятыми вверх руками и с лишения пищи, питья и возможности оправляться — показания в этот период о вредительстве по пчеловодству.
Второй период — битье: Леткемана раздевали догола и били по несколько часов по чему попало. В это время показания о десятках шпионов, резидентов, подрезидентов и т. д. Веревочная петля одевалась на половые органы, потом эта петля сдавливалась. Били по голове, давили ноги каблуком сапога.
Словом, в кабинете днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стоны. Если Леткеман показал, что им было завербовано, допустим, трое, то его били за то, что мало, если завербовано, допустим, тридцать, — за то, что много. На допросах Леткемана я убедился в том, что он абсолютно не понимал, что из себя представляет диверсионная агентура, массовое осведомление, агентура на консервации и т. д.».
Какой же была реакция?
Васильева исключили из партии. А Рухадзе, получая повышение за повышением, с гордостью писал в своей оперативной автобиографии:
«С 1935 по октябрь 1937 года работал в Гаграх в должности коменданта Гагрской особой погранкомендатуры, затем начальника Гагрского отдела НКВД ГССР.
Лично вскрыл немецкую резидентуру, возглавляемую пчеловодом Леткеманом Г., имевшим связь с немецкими колонистами в Ставропольском крае. По нашим ориентировкам там также была вскрыта и ликвидирована немецкая резидентура.
