Рискуя партбилетом и карьерой, Чепцов попросил у ЦК разрешения вернуть дело на доследование. Георгий Максимилианович Маленков, к которому обратился генерал, не дал этого сделать:
— Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками. Приговор по делу апробирован народом, делом политбюро занималось три раза. Выполняйте решение политбюро.
Процесс по делу Еврейского антифашистского комитета начался 8 мая пятьдесят второго года. А еще за месяц до этого, 3 апреля, министр госбезопасности Игнатьев в докладной записке Сталину предложил всех обвиняемых по делу Еврейского антифашистского комитета расстрелять. Вождь сделал снисхождение только академику Лине Штерн, биологу с мировым именем, приехавшей из Швейцарии строить социализм. Ее отправили в исправительно-трудовой лагерь. Остальных расстреляли…
Следователи требовали от арестованных показаний и на других видных евреев.
Заместитель министра госбезопасности полковник Рюмин, допрашивая арестованного подполковника госбезопасности Игоря Борисовича Маклярского, по-свойски объяснял недавнему сослуживцу: глава еврейских националистов в Москве и главный израильский шпион — Полина Семеновна Жемчужина, жена Молотова, сама недавний нарком, кандидат в члены ЦК и депутат Верховного Совета СССР. Рюмину нужны были еще и показания на Лазаря Моисеевича Кагановича. Ему бы хотелось сконструировать заговор, во главе которого стоит член политбюро.
Почему началась охота на евреев? Понадобился новый масштабный внутренний враг. Историки отмечают: накануне массового террора неизменно формируют большую группу врагов — тогда не нужно доказывать вину каждого. Например, кулаки, вредители, троцкисты… Теперь — евреи. Это сразу поднимало заговор на мировой уровень. Ведь за евреями, объясняли пропагандисты, стоят Израиль и Соединенные Штаты.
Вячеслав Александрович Малышев, заместитель председателя Совета министров по машиностроению, записал слова вождя, сказанные им в самом узком кругу — на заседании президиума ЦК 1 декабря 1952 года:
— Любой еврей — националист, это агент американской разведки.
Через две недели, 15 декабря, Сталин в присутствии членов президиума ЦК опять принимал руководителей госбезопасности. Сформулировал еще один постулат политики и пропаганды:
— Главный наш враг — Америка.
Все шло к тому, чтобы предъявить Соединенным Штатам серьезные обвинения. Не только во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза, но и в подготовке террористических актов против Сталина и других руководителей страны. В частности, выдвигалось обвинение в том, что из окон американского посольства на Манежной площади собирались обстрелять Кремль, когда там соберутся Сталин и другие руководители страны. Закрыли ГУМ, потому что опасались, что из главного магазина страны снайпер может обстрелять окна кремлевских кабинетов.
10 апреля 1951 года Абакумов обратился к Сталину:
«Может быть, Вы найдете целесообразным снять Осликовского с занимаемой должности и направить в один из внутренних военных округов, где за ним будет установлено чекистское наблюдение.
Нас беспокоит то обстоятельство, что, являясь начальником Высшей офицерской кавалерийской школы, Осликовский участвует в подготовке лошади для принимающего парад на Красной площади. Поскольку ряд лиц из числа еврейских националистов, которые были близко связаны с Осликовским и вели с ним антисоветские разговоры, — арестован, то как бы он не сделал какой-нибудь пакости».
В войну генерал-лейтенанта Николая Сергеевича Осликовского назначили командиром 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. По этому случаю генерала принял Верховный главнокомандующий. Несколько минут рядом с вождем запомнились ему на всю жизнь. Осликовский оставил записки, которые заботливо хранились в семье:
«Прибыв в указанное время к маршалу Буденному, я от него узнал, что меня вызывает лично товарищ Сталин. Излишне говорить о том волнении и радости, которые охватили меня. В кабинете маршала Буденного мы ждали звонка из Кремля. Около двух часов ночи позвонил товарищ Поскребышев.
Приехав в Кремль и пройдя в рабочие комнаты товарища Сталина, мы были приглашены в его кабинет. Я увидел товарища Сталина, стоявшего в своей обычной позе посредине кабинета. Представился ему. Он поздоровался со мной, спросил, как чувствую себя после ранения, и предложил сесть. Товарищ Сталин несколько минут был занят разговором по ВЧ, а затем спросил, справлюсь ли я с этой большой должностью.
Я ответил, что постараюсь оправдать доверие Родины и выполнить его, товарища Сталина, приказы. Мне были вручены бумаги, и Сталин приказал дежурному генералу отправить меня на самолете, простился и пожелал мне удачи. Эта встреча служила мне путеводной звездой в самые тяжелые дни войны и послужит ею на всю жизнь».
И человека, влюбленного в вождя, заподозрили в намерении совершить террористический акт против Сталина? С помощью лошади?.. Но в той атмосфере послание Абакумова не показалось безумным.
Гаррисон Солсбери в марте 1949 года прибыл в Москву в качестве корреспондента «Нью-Йорк таймс»: «По моей обычной дурацкой манере я начал слать письма или названивать всем, с кем встречался в Москве в годы войны. Я ни до кого не дозвонился и не получил ни от кого ответа. А когда наталкивался на знакомых на улице, они делали вид, что меня не заметили. Контакт с американским «шпионом» мог стать фатальным».
Американцам — сотрудникам посольства и их женам — не рекомендовалось в одиночку гулять по улицам Москвы. Да никто и не гулял, что за радость бродить под присмотром?
«Шпиками были жалкого вида молодые люди двадцатитридцатилетнего возраста, — вспоминал Солсбери. — В результате одинакового обучения они все были похожи друг на друга. Они носили одинаковые непромокаемые плащи, велюровые шляпы и тяжелые ботинки. В один из первомайских дней я стоял на Красной площади и заметил тридцать или сорок шпиков, все в новых бордовых или зеленых велюровых шляпах, в новых желтых ботинках на толстой подошве и новых серых плащах — несомненно, подарок от министерства к майским праздникам».
Известный американский дипломат и специалист по России Джордж Кеннан был назначен послом в СССР 27 декабря 1951 года. Он приехал в Москву 5 мая 1952 года. Поразился откровенной враждебности к Соединенным Штатам. К Сталину он не попал. В отличие от военных времен вождь больше не принимал американских послов. Даже те, кому раньше разрешалось общаться с дипломатами, исчезли. Джорджу Кеннану особенно было обидно, что советские власти так пренебрежительно относятся к человеку, влюбленному в Россию.
Посол писал в Вашингтон президенту Гарри Трумэну: «Мы настолько отрезаны, стеснены запретами и нас настолько игнорирует советское правительство, что это выглядит так, будто вообще прерваны дипломатические отношения».
Ранним утром 19 сентября 1952 года Джордж Кеннан улетел из Москвы в Лондон на совещание американских дипломатов. Самолет совершил промежуточную посадку в Западном Берлине. В аэропорту Темпельхоф его ждали три корреспондента. Один из них поинтересовался у американского посла, как ему живется в Москве.
