…до того, чем ему суждено было стать.
Конечно, на самом деле Ллойд вовсе не странствовал. Он находился в Новой Англии, а свое новое тело и предстающие перед глазами картины контролировал не лучше, чем во время первого видения. Сдвиги перспективы, несомненно, отражали его собственные перемещения по мере прохождения тысячелетий. По всей видимости, сохранялась какая-то инерция памяти, в чем-то схожая с инерцией зрительного восприятия, благодаря которой можно смотреть кино. Конечно, к каждому из этих моментов Ллойд прикасался на какое-то неуловимое, мимолетное мгновение. Его сознание как бы искало — занят в данный момент этот срез куба или нет, а потом, если оказывалось, что занят, нечто вроде принципа запрета (кстати, Тео прислал Ллойду электронное письмо насчет Руша и его бредовых идей) мешало сознанию там обосноваться, гнало его вперед и вперед, все дальше и дальше в будущее.
Ллойд был изумлен тем, что ему удалось сохранить индивидуальность. Он скорее подумал бы, что если человечеству было суждено прожить еще миллионы лет, то наверняка его сознание стало бы коллективным, объединенным. Но в его сознании не звучали иные голоса; насколько он мог судить, он по-прежнему представлял собой уникальное отдельное существо, даже несмотря на то, что его хрупкое физическое тело, некогда служившее оболочкой для разума, давно перестало существовать.
Он увидел сферу Дайсона,
[62]
наполовину объявшую Солнце, а это означало, что в один прекрасный день человечество овладеет фантастической технологией, но пока перед ним не предстало свидетельств того, что за всем этим стоит еще какой-то разум, кроме человеческого.
А потом он вдруг понял. На него снизошло озарение. Происходящее означало, что нигде нет никакой разумной жизни — ни на одной из планет, вращающихся вокруг двухсот миллиардов звезд, образующих Млечный Путь, вернее… Ллойд помедлил и поправил себя: вокруг шестисот миллиардов звезд, образующих объединенную супергалактику, сформировавшуюся, когда Млечный Путь и туманность Андромеды стали единым целым. Разумной жизни не было ни на одной из планет в других галактиках, образующих Вселенную.
Наверняка все сознания, где бы они ни были, должны были понимать, что они существуют. Но если человеческое сознание пульсирует только здесь, не означает ли это, что больше нигде никакого сознания нет, что больше никто не борется за право доказательства своего бытия?
Если так, то человечество оказалось поразительно, непоправимо, безраздельно одиноким в мрачном бескрайнем космическом пространстве: оно было единственной вспышкой разума во все времена. Жизнь счастливо протекала на Земле в течение четырех миллиардов лет до того момента, как впервые зародилось самосознание, но до сих пор, то есть к 2030 году, никому не удалось воспроизвести разум внутри машины. Разум, осознание того, что нечто было когда-то, а что-то происходит сейчас, что завтра — это новый день… Все это было невероятной флуктуацией, случайностью, аномалией, не встречавшейся прежде и не повторившейся за всю историю существования Вселенной.
И, возможно, именно этим объяснялись провалы и неудачи, свидетелем которых Ллойд становился. Даже к 2030 году человечество не сумело улететь дальше Луны. Никто не высадился на Марс через шестьдесят один год после нескольких неуверенных шагов Армстронга по лунной поверхности, и, похоже, сейчас уже никто не строил грандиозных планов на этот счет. Конечно, Марс мог удалиться от Земли на триста семьдесят семь миллионов километров, когда две эти планеты находились по разные стороны от Солнца. При таком положении планет человеческий разум на Марсе отделяла бы от других разумов на Земле двадцать одна световая минута. Даже люди, стоящие рядом, немного разделены во времени: они видят друг друга не такими, какими являются, а такими, какими они были на триллионную долю секунды раньше. Да, какую-то степень десинхронизации, конечно, можно было перенести, но у всего есть предел. Наверное, шестнадцать световых минут еще можно было бы пережить, если бы именно такое время и расстояние разделяли двух людей, находящихся по разные стороны сферы Дайсона на радиусе земной орбиты. Но двадцать одна световая минута — это слишком много. Пожалуй, и шестнадцать световых минут было бы больше допустимого для разумных существ предела. Несомненно, человечество все же построило сферу Дайсона, которую видел Ллойд, и тем самым загородилось от пустынного, одинокого, бескрайнего внешнего мира, но… Но не исключено, что вся внутренняя поверхность этой сферы не была населена. Люди могли занять только часть ее. В конце концов, площадь поверхности сферы Дайсона в миллионы раз превышала площадь поверхности планеты Земля. Даже использование десятой части этой территории предоставило бы человечеству на несколько порядков больше места для жизни, чем оно когда-либо имело. Сфера могла улавливать каждый фотон, испускаемый главной звездой, но человечество вряд ли скиталось по всей поверхности сферы.
Ллойд — вернее, то, чем он стал, — все дальше и дальше уходил в будущее. Перед ним возникали все новые и новые картины.
Он думал о том, что ему когда-то сказала Митико: о Фрэнке Типлере и его теории. О физике бессмертия. О том, что все, кто когда-либо жил и когда-либо будет жить, в Точке Омега воскреснут для новой жизни.
Но теория Типлера была основана на предположении о том, что Вселенная не может расширяться до бесконечности, что она обладает достаточной массой и ее собственное притяжение со временем приведет к гравитационному коллапсу, так что все галактики сольются воедино. Одна эпоха сменяла другую, и стало ясно, что этого не произойдет. Да, Млечный Путь и его ближайшая соседка столкнулись, но даже целые галактики были ничтожно малы по сравнению с масштабами постоянно расширяющейся Вселенной. Расширение могло замедлиться, асимптотически приблизившись к нулю, но оно не могло прекратиться окончательно. Точка Омега никогда не будет достигнута, и другой Вселенной никогда не будет. Вот так-то. Одно-единственное изменение пространства-времени.
Конечно, теперь изменения грозили звезде, окруженной сферой Дайсона. Если астрономы двадцать первого века были правы, наше Солнце должно было увеличиться в размерах и превратиться в красный гигант, который поглотит свою оболочку. Но человечество было предупреждено об этом за миллиарды лет и наверняка перебралось — целиком, если того требовала физика сознания, — куда-то еще.
По крайней мере, Ллойду очень хотелось верить, что все произошло именно так. Он по-прежнему чувствовал себя отделенным от всего, что открывалось его взору как отдельные кадры. Может быть, человечество погибло, когда умерло Солнце.
Но он — кем бы он ни стал — как ни странно, был еще жив. Он до сих пор мыслил и чувствовал.
