— Нет. Нет. Ничего не нужно. Просто я подумал, что нужно срочно сообщить тебе об этом.
Ллойд не понял, что Тео имел в виду.
— Ммм… Спасибо, — смущенно отозвался он.
— Ллойд, у Димитриоса было видение.
— Что? О-о… — Долгая пауза. — О-о-о…
— Он сам мне рассказывал.
— Он мог придумать.
— Ллойд, это мой брат. Он ничего не придумывал.
— Но не может быть, чтобы…
— Ты знаешь, он не единственный. Были и другие сообщения. Но тут все правда. В своем видении он работал официантом в ресторане, в Греции. И тот человек, который будет управлять рестораном в две тысячи тридцатом году, управляет им сейчас. Он видел Димитриоса в своем видении. И Дим его видел. Когда об этом сообщат в новостях…
— Я… О, черт! — выругался Ллойд. У него взволнованно забилось сердце. — Черт!
— Прости, — сказал Тео. — Ты же понимаешь, что для прессы это настоящая бомба. — Пауза. — Потому-то и решил, что тебя следует предупредить.
Ллойд пытался успокоиться. Как он мог так ошибаться?!
— Спасибо, — выдавил он наконец и вдруг спохватился: — Послушай, послушай, это совершенно не важно. Ты сам-то как? В порядке?
— Все нормально.
— Если тебе тяжело быть одному, мы с Митико можем приехать.
— Нет, все в порядке. Франко делла Роббиа еще здесь, в ЦЕРНе. Я побуду с ним.
— Хорошо, — согласился Ллойд. — Хорошо. — Он немного помедлил. — Послушай, я должен…
— Понимаю, — сказал Тео. — До свидания.
— До свидания.
Ллойд положил трубку.
Он никогда не встречался с Димитриосом Прокопидесом. Тео редко говорил о своем брате. В этом не было ничего удивительного. Ллойд тоже не часто упоминал свою сестру Долли в разговорах с сотрудниками. Брат Тео умер. Люди то и дело умирали, но…
— Бедный Тео, — сокрушенно покачала головой Митико. — И его брат… бедняга.
Ллойд посмотрел на нее. Она сама потеряла дочь, но сейчас, в эту минуту у нее хватило душевных сил для сочувствия человеку, которого она никогда в жизни не видела.
Сердце Ллойда по-прежнему учащенно билось. Слова, которые он был готов произнести до того, как зазвонил телефон, все еще эхом звучали у него в голове. О чем он думал сейчас? О том, что хочет продолжать играть по правилам? Что не готов вступить в брак? Что должен узнать, кто эта женщина из его видения, найти ее, познакомиться с ней и сделать осознанный выбор между ней и Митико?
Нет.
Нет-нет, все не то. Не может быть, чтобы он хотел это сказать.
Он думал вот о чем: «Какой же я идиот!»
Он думал вот о чем: «Как у нее хватает терпения!»
И еще он думал: «Возможно, предупреждение о том, что наш брак не обязательно продлится вечно, — самое лучшее, что могло случиться». Как любая пара, они с Митико верили, что будут вместе, покуда смерть не разлучит их. Но теперь он, как никто другой, понимал, причем намного лучше, чем другие дети из распавшихся семей, что браки не обязательно длятся вечно. Браки длятся вечно только тогда, когда супруги каждое мгновение своей жизни борются за это и трудятся ради этого. Ллойд понимал: если он собирается жениться, это должно стать для него самым главным в жизни. Не карьера, не треклятая Нобелевская премия, не рецензии на его работы, не гранты.
Она.
Митико.
Митико Комура.
Или… Или Митико Симкоу.
В семидесятые годы, когда Ллойд еще учился в школе, женщины начали мало-помалу расставаться с извечной традицией при вступлении в брак брать фамилию мужа. Однако и сейчас многие все же расставались с девичьей фамилией. Они с Митико это обсуждали, и она сказала, что хочет взять его фамилию. Конечно, фамилия Симкоу была не так музыкальна, как Комура, но Митико решила пойти на эту маленькую жертву.
Но нет.
Нет, она не должна была брать его фамилию. Сколько разведенных женщин жили не под девичьей фамилией, а под фамилией человека, с которым давным-давно расстались, и эта фамилия каждый день напоминала об ошибке молодости, об утраченной любви, о боли? Правда, девичья фамилия у Митико была не Комура, а Окава. Комура — это была фамилия Хироси.
И все же она должна была сохранить эту фамилию. Она должна была остаться Комура, чтобы Ллойд ни на день не забывал о том, что она не его собственность, что он обязан работать над их браком, что их завтрашний день — в его руках.
Он смотрел на нее. Безупречно гладкая кожа, притягательные глаза, черные как смоль волосы.
Все это, конечно, со временем изменится. Но Ллойду даже хотелось увидеть эти изменения, пережить с Митико и лето, и осень, и зиму жизни.
Да, с ней.
И Ллойд Симкоу сделал то, чего не сделал с самого начала. О, конечно, он подумал об этом тогда, но решил, что это глупо и старомодно.
А теперь ему захотелось сделать это. Это было просто необходимо.
Он опустился на одно колено.
Он взял Митико за руку.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
И сказал:
— Ты выйдешь за меня?
В первую минуту Митико растерялась. Но тут же радостно улыбнулась и почти шепотом ответила:
— Да.
Ллойд часто заморгал. Слезы навернулись на глаза.
Будущее должно было стать прекрасным.
22
Десять дней спустя. Среда, 6 мая 2009 года
Как ни странно, Гастона Беранже оказалось довольно легко убедить в необходимости повторения эксперимента на БАК. Он, естественно, считал, что терять им абсолютно нечего. При этом, если попытка окажется неудачной, крайне сложно будет доказать, что ЦЕРН повинен во всех смертях и разрушениях, вызванных Флэшфорвардом.
И вот теперь должен был наступить момент истины.
Ллойд поднялся на трибуну из полированного дерева. За его спиной красовалась эмблема Организации Объединенных Наций — огромный земной шар с лавровой ветвью. От волнения у Ллойда пересохло во рту. Он дотронулся до металлической окантовки трибуны и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Наклонившись к микрофону, он произнес:
— Я хотел бы поблагодарить…
Его поразило то, как хрипло звучит его голос. Но, черт побери, он обращался к компании самых могущественных политиков мира. Ллойд сглотнул сжавший горло ком и начал снова:
— Я хотел бы поблагодарить Генерального секретаря ООН Стивена Льюиса за то, что он позволил мне обратиться к вам сегодня.
Почти половина делегатов слушали перевод выступления Ллойда в наушниках.
