«Ты не поймёшь».
И снова – пауза.
Иногда Майору казалось, что Цезарь посмеивается над ним в такие вот мгновения тишины, однако чаще Яша верил, что ему удалось вывести собеседника из себя. Ему нравилось вызывать у ИИ человеческие эмоции, а поскольку любить Цезарь не умел, приходилось вгонять его в злость и раздражение.
Впрочем, Цезарю, кажется, нравилось их испытывать. Или же он учился их испытывать. Или же он пытался понять, что это такое.
«Сатана искал похитителей детей, чтобы через них выйти на Лауру. Теперь он добрался до Лауры, достиг цели, и вы можете остановиться».
Логика машины была безупречной. Безупречно неправильной.
«Есть и другие», – повторил Майор.
«Другие цели?»
«Другие дети».
«Какое вам до них дело?!»
«Мне нравится, что ты меня не понимаешь».
«Так объясни!»
Тихий смешок.
Машина созданная хихикала над машиной урождённой. Бывший человек – над искусственным интеллектом. Результат эксперимента – над своим творцом.
Майор не вызывался добровольцем и не просил о модификации, Цезарь вторгся в его голову по собственной прихоти, прооперировал, создав в мозгу Якова Дегера уникальную цифровую паутину, биоквантовый компьютер невиданной мощности, но вместо послушного робота заполучил обозлённого человека, который категорически отказался следовать предназначению, что уготовил ему ИИ, и ушел бродить в Зандр.
Цезарь ошибся.
Или же Майор оказался слишком сильным.
«Зачем тебе Сатана?»
«Он мой друг».
«Мне известен смысл слова «друг», – торопливо произнёс Цезарь. – Я спрашиваю, зачем тебе именно этот друг? Почему не дал ему умереть? Зачем притащил ко мне?»
«Потому что он не хотел. Потому что Фредди не умер в том вдребезги разбитом вертолёте, в котором я его нашёл. Потому что он хотел жить так сильно, что шесть часов дышал без рук и ног, с повреждённым спинным мозгом, плавая в луже собственной крови и блевотины. И я восхитился им настолько, что потребовал от тебя дать ему ещё один шанс».
«Ты просил».
«Ты всё равно сделал».
Цезарь минуты на три замолчал, пережёвывая обиду в двоичный код, после чего заметил:
«Восхищение живучестью неспособно стать основой долгой дружбы».
«Тут ты прав, – признал Майор. Помедлил, словно прикидывая, стоит ли делиться с машиной настоящим, но все-таки продолжил: – Сатана такой же переломанный, как я, и снаружи, и внутри. Но он оказался сильнее. Он сумел отыскать правильный путь, который успокаивает его душу и придаёт смысл его существованию. Правильный, хороший смысл. Сатана со своего пути не свернёт, и мне нравится следовать за ним».
«Бродить по каменным пустошам?»
«Мы оба знаем, что я мог бы завоевать для тебя Зандр, Цезарь, ведь именно для этого ты меня создавал, – медленно произнёс Яша. – Но, к несчастью для тебя, я встретил Сатану».
«Ты мог бы сам прокладывать путь».
«Я – робот, машина, я обязан следовать за человеком и служить ему».
«Ты не робот! Я – робот. Я – ИИ. А ты… Ты просто нечеловек. Ты – спятившая биомасса, в мозги которой я воткнул цифровые блоки! Я! Я – твой создатель! И я говорю: ты не робот!»
«Мне нравится, когда у тебя дымятся платы. Так ты платишь за моё создание».
Пауза. Щелчки двоичного кода. Глухой цифровой голос в голове:
«Я могу убить вас обоих».
«Знаю».
«И что?»
«Плевать».
Десять секунд тишины.
«Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу».
Губы Майора растягиваются в усмешке.
«Какой же ты тогда робот?»
Цезарь молчит.
Действительно, какой?
«Мне очень не нравится термин «нечеловек».
Я – робот, я не испытываю чувств, но когда я слышу слово «нечеловек», мне делается неприятно, поскольку это обращение означает, что существо разумное, возможно – образованное, возможно, когда-то бывшее воспитанным, ведёт себя подобно животному, а может быть, даже хуже. Жизнь в Зандре жестока, планка морали существенно понижена, и нужно крепко постараться, чтобы заслужить у людей репутацию зверя.
Нужно совершить нечто особенное, нечто запредельно плохое и невозможно кровавое – лишь после этого люди откажутся считать тебя своим.
Такое случается, потому что это Зандр. Но мне такие случаи неприятны. И слово неприятно. И я не хочу его слышать, не хочу, чтобы его «зарабатывали».
Не хочу.
Потому что я знаю, какое это счастье – быть настоящим человеком».
(Аудиофайл 82–0948–24589–47–20945
статус: важный
стереть: нет)
Время Света – два часа.
Вдумайтесь, мать вашу – ДВА!
Огненные вспышки, огненные волны, огненные ливни и огненные росчерки в небе – вот его символы, уничтожившие почти всё население Земли и едва не погубившие цивилизацию.
Удары тектонического оружия вызвали землетрясения, ядерные атаки стали мелким подспорьем, пресловутой соломинкой, переломившей верблюду хребет, и земная кора пришла в движение. Одни горы стали выше, другие рассыпались, третьи ушли под воду. «Проснулись» вулканы, заливая всё вокруг кипящей лавой, а небо – пеплом; в морские берега врезались грандиозные цунами. Цветущие земли опустились на дно, планета сменила облик, словно побывав под ножом пластического хирурга, и географические карты резко – за два, мать его, часа, – устарели.
Землю сменил Зандр.
Нью-Йорк исчез, оставшись в памяти рукотворными скалами Манхэттена, провалился под землю Берлин, а Лондон, Париж, Москва и Пекин превратились в радиоактивные развалины, над которыми клубились дым, пепел и прочая пыль прошлого мира.
Вместо ядерной зимы случились ядерные заморозки, планета не превратилась в безжизненный шар, но несколько месяцев над ней ходили плотные облака, испражнявшиеся ядовитыми осадками и мощнейшими молниями, способными расплавить тяжёлый танк. Несколько месяцев природа кряхтела, всхрипывала, дрожала, но победила ту мерзость, что ей устроили.
Выжила.
На небе стало появляться солнце, семена дали всходы, и люди покинули убежища.
