Перенос германских ударов на Восток рассматривали как удачную передышку. Как раз и появилась возможность ликвидировать свое отставание от Германии, перевооружиться. Хотя раздавались и другие голоса. Лорд Бальфур спрашивал — зачем создавать большую британскую армию, если достаточно вооружить русскую? Уступить материальные средства и сберечь тем самым жизни англичан. Нет, все упиралось в высшую политику. Завершать-то войну должны были сильная английская и сильная французская армии. И русская, по возможности ослабленная. Переговоры о поставках оружия и боеприпасов тянулись месяцами, утопали в «меморандумах», формулировках, копеечных торгах.
России не только не давали оружия, но и не позволяли заказывать его в нейтральных странах. Все крупнейшие оружейные фирмы союзники застолбили для себя. Англичане подняли вопрос — дескать, в закупках военных товаров может получиться хаос. Надо создать общий орган, куда войдут представители разных стран, он и будет распределять: что именно заказывать, для кого, у каких производителей. Эти условия навязали России, а оплата производилась из британских кредитов, приходилось соглашаться. Была образована центральная закупочная комиссия во главе с военным министром Англии Китченером. Уж он-то «централизовал»! Прежние русские заказы, сделанные в Британии, переместились на практически несуществующею канадскую фирму. Следующие заказы размещались в США, но на тех заводах, которые только еще перестраивались на военное производство, могли выдать продукцию лишь в следующем году.
Правда, кое-что соглашались продать. Например, Франция великодушно уступила (за деньги!) 250 тыс. винтовок «гра», однозарядных, лежавших на складах со времен франко-прусской войны. Военный агент Игнатьев купил даже это старье — сгодится тыловым гарнизонам или учебным частям… Но дефицит был таким острым, что пригодилось не для учебных частей. Винтовками «гра» вооружали ополченские дивизии.
В целом же получалось, что Центральные державы — Германия, Австро-Венгрия, Турция, четко поддерживают и выручают друг друга, а в странах Антанты до подобной спайки далековато. На словах все признавали: такое положение надо преодолеть. 7 июля в Шантильи возле Парижа собралась межсоюзническая конференция. Прибыли главнокомандующие или представители государств. Позаседали, подтвердили прописные истины стратегии: нужна координация, одновременные удары на разных фронтах, чтобы враг не бил союзников по очереди. Приняли пункт — страна, которая выдерживает главный натиск, имеет право рассчитывать на помощь «дружественных армий». Русская делегация окрылилась и указала, что ситуация как раз соответствует этому пункту, и нужен решительный удар на Западе. Но Жоффр тут же начал вилять: «Французская армия будет продолжать ряд локализованных действий», да и то когда она подготовится, когда англичане создадут новые дивизии…
Ллойд Джордж писал: «Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка ружей и снарядов, Франция копила снаряды, как будто бы это было золото, и с гордостью указывала на огромные запасы снарядов, готовых к отправке на фронт…». «На каждое предложение относительно вооружения России французские и британские генералы отвечали и в 1914–1915 гг., и в 1916 г., что им нечего дать… Мы предоставили Россию ее собственной судьбе». Впрочем, Ллойд Джордж умолчал об одной «мелочи». Он сам был одним из тех, кто активно рыл яму для нашей страны.
38. Геноцид в действии
Факты резни христиан в Турции, открывшиеся в ходе русского наступления, министерство иностранных дел довело до правительств Англии и Франции. По настоянию России 24 мая была принята совместная декларация трех держав. Злодеяния квалифицировались как «преступления против человечества и цивилизации», возлагалась персональная ответственность на членов младотурецкого правительства и местных представителей власти, причастных к зверствам. Но иттихадисты использовали декларацию как очередной предлог для репрессий — враги Турции заступаются за христиан. Значит, и христиане враги. Впрочем, предлогами пользовались любыми. Восстание в Ване — вот оно, доказательство измены. А в Стамбуле никаких восстаний не было, но объявили, будто армяне тайно изготовляли английские и французские флаги, хотели приветствовать флот Антанты.
Тем временем программа геноцида разворачивалась по намеченному графику, и самые масштабные ужасы еще только начинались. После Киликии на очереди была Восточная Турция, где как раз и проживало большинство армян. В 20-х числах мая сюда поступил приказ Талаата о начале депортации. Для непонятливых министр внутренних дел открытым текстом разъяснял: «Цель депортации — уничтожение». А Энвер 27 мая направил военным властям телеграмму: «Всех подданных Османской империи армян старше 5 лет выселить из городов и уничтожить… всех служащих в армии армян изолировать от воинских частей и расстрелять». Соратникам по партии он говорил: «Я не намерен дальше терпеть христиан в Турции».
В материалах процесса над младотурками, состоявшегося в 1919 г., в донесениях дипломатов и консулов, воспоминаниях очевидцев, сохранилось немало свидетельств о том, как выполнялись эти приказы. Начали с солдат. В строевых частях, где еще служили христиане, их теперь тоже отправляли в рабочие батальоны. Они трудились в качестве вьючного скота, на дорожном строительстве. Кормили их отбросами, подвергали телесным наказаниям. А с мая приступили к уничтожению. В Харпуте находилось 4 тыс. армянских солдат. Их разделили, 2 тыс. отправили «в Алеппо», якобы строить дороги. В горах их ждали заставы с пулеметами, построили у края пропасти и перебили. Оставшиеся в казармах что-то заподозрили, волновались. Но власти послали к ним немецкого миссионера Эймана, он уговорил солдат повиноваться, и их повели «в Диарбекир» — в ту же самую пропасть.
Хотя чаще старались не допустить большого скопления солдат. Их разбивали по подразделениям, по участкам строящихся дорог. Под страхом порки требовали завершить работу к определенному сроку, а потом отводили в уединенное место, где дежурила расстрельная команда. Раненным проламывали головы камнями. Когда партии жертв были небольшими, и палачи не боялись сопротивления, обходились без стрельбы. Резали, забивали дубинами. Издевались, отрубая руки и ноги, отрезая уши, носы.
А гражданское христианское население начали готовить к депортации. По правительственному декрету изгнанникам запрещалось пользоваться какими-либо перевозочными средствами. С собой дозволялось брать лишь то, что можно унести. Остальное имущество поступало в казну. Но начальники на местах увидели возможность крепко погреть руки. В Эрзеруме, Трапезунде, Сивасе, Битлисе, Диарбекире разрешили продать свое состояние, однако на это давалось лишь 5–10 дней. Разумеется, продавать приходилось за копейки — зато дома, сады, скот становились уже собственностью перекупщиков. А они были в доле с начальством.
Несмотря на призывы в армию, среди армян по разным причинам оставалось немало молодых и дееспособных мужчин. Перед депортацией их предписывалось отделять. В Эрзеруме их стали арестовывать и убивать в городской тюрьме. В Харпуте еще и издевались — окровавленную одежду мужчин подбрасывали на пороги их близких. Женщины в ужасе бросились за заступничеством к миссионеру Эйману, тому самому, который уговаривал солдат. Но он их и слушать не захотел, объявил: «Не верю вашим словам». Правда, за крупные взятки власти соглашались не трогать мужчин, пусть идут в ссылку вместе с семьями. За мзду продавали право пользоваться повозками и другие поблажки. В Эрзинджане префект полиции Мемдух-бей так обобрал обреченных, что разбогател на 1,4 млн. франков. Поделился с кем нужно и вскоре стал губернатором Кастамону.
