В это же время 11-й турецкий корпус старался сковать части Берхмана, повел лобовые атаки. Их успешно отразили. Неприятели пробовали обойти и южный фланг, пробились в долину Аракса, но их остановили казаки 1-го Горно-Моздокского полка подполковника Кулебякина. А в Тифлисе не могли понять, что же происходит? Истомин докладывал о мощном прорыве, просил помощи. А Берхман браво доносил, что разбил турок и начинает новое наступление на Кеприкей! Очень кстати к исполнению своих обязанностей вернулся Воронцов-Дашков, он велел Мышлаевскому и Юденичу ехать в Сарыкамыш, разобраться на месте.
А там положение было уже критическим. Передовые отряды 9-го турецкого корпуса оседлали перевал Бардус в 5 км от Сарыкамыша и появились на подступах к городу. Войск в нем не было. Все силы, как и Берхман с его штабом, находились на передовой. К счастью, в Сарыкамыше оказался проездом начальник штаба 2-й пластунской бригады полковник Букретов, он возвращался из отпуска. Сам взял на себя командование, собрал отряд из 100 мальчишек-подпоручиков, выпускников Тифлисского училища. Букретов присоединил к ним несколько взводов солдат, охранявших станцию и склады, занял позиции севернее города и отбросил турок, готовых войти в него.
24 декабря прибыли Юденич и Мышлаевский, воочию убедились в обстановке. Но в тылах — ни в Карсе, ни в Александрополе, резервов не было, все ушли на фронт. Берхману был отправлен приказ прекратить наступление, перебросить часть сил на направление прорыва. Но пока распоряжение дошло до Берхмана, его наступление уже началось, войска еще больше удалялись от Сарыкамыша. Узнав об обходе, он совершенно потерял голову и вместо того, чтобы организовать какие-то контрманевры, просто разослал подчиненным приказ — отступать.
Правда, приехавшее из Тифлиса начальство изменило структуру управления. Общее руководство группировкой принял Мышлаевский, Берхман остался командиром только 1-го Кавказского корпуса. А Юденич временно вступил в командование «сводным корпусом» из соединений 2-го Туркестанского и тыловых отрядов, принялся рассылать собственные указания. Вызвал 1-ю Кавказскую казачью дивизию Баратова, пластунскую бригаду Пржевальского. Требовал срочно сняться с позиций и идти к Сарыкамышу. Приказ дошел не сразу. 1-я пластунская бригада наступала, одолевала турок. Но Пржевальский, получив такой приказ, сразу понял, случилось нечто особенное. Не медлил ни минуты, повернул пластунов назад. Противник обрадовался, кинулся вдогон, пришлось остановиться и отбиваться…
Сражения кипели уже по всему фронту. Возле Черного моря части Стамбульского корпуса вышли к Батуму, обтекали его. А одну дивизию пустили на восток, она выбила пластунские батальоны из Ардагана. В Тифлисе резервов тоже не было. Но 2-й Туркестанский корпус растянулся в дороге, и прибыли эшелоны 1-й Сибирской казачьей бригады генерала Калитина. Ее и послали под Ардаган. Турки нажимали и на восточном фланге, лезли на Тапаризский перевал. Их осаживала в жестоких боях Закаспийская казачья бригада с двумя армянскими дружинами.
А Энвер отправил на преследование Ольтинского отряда свою 30-ю дивизию. После падения Ардагана 3 полка Истомина оказались отрезанными с двух сторон на горной дороге, но и сами стали «пробкой» не позволяя частям Энвера соединиться со Стамбульским корпусом. Остальные турецкие силы повернули на юг. Дивизии 9-го корпуса собрались у Бардуса, готовые ринуться на Сарыкамыш. 10-й совершал более глубокий обход, переходил хребет Турнагел, чтобы перехватить железную дорогу и шоссе, ведущие в тыл. Энвер отдал приказ атаковать. Теперь он сулил аскерам не славу, а более близкое и конкретное: теплые квартиры, еду.
Это и впрямь было не лишним. Стояли морозы до 30 градусов, а обмундирование у турок было куда хуже русского, насчитывались сотни обмороженных. «Самоснабжение» работало вовсю, грабили подчистую деревни, поджигали, чтобы погреться. 26 декабря начался штурм. Лавины врагов рвались к вожделенному теплу, крышам над головой. Сборные команды Букретова стояли насмерть. В ремонтных мастерских нашли несколько орудий и пулеметов, еле отстреливались. Энвер записал: «Если русские отступят, то они погибли».
Но подоспел 1-й Запорожский казачий полк Кравченко из дивизии Баратова, Юденич сразу направил его прикрыть район вокзала. Начали подходить и отступающие туркестанские стрелки, подразделения 1-го Кавказского корпуса, их тоже ставили в оборону. А 27 декабря наши разведчики добыли уникального «языка», ранили и утащили начальника штаба 29-й турецкой дивизии. То, что он рассказал, вогнало Мышлаевского в шок. Он узнал настоящую численность наступающих. Узнал, что атаки с севера — еще «цветочки», целый корпус выходит к железной дороге намного восточнее. Мышлаевский чуть не сделал именно то, на что рассчитывал Энвер. Решил, пока возможно, уходить к Карсу. Юденич доказывал, что зимой, под ударами неприятеля, отступление погубит войска. Он не был напрямую подчинен Мышлаевскому, тот являлся лишь помощником главнокомандующего, и в данном случае неопределенная субординация стала полезной. Юденич наотрез отказался бросить город. Но Мышлаевский вспылил, надулся и повел себя вообще не по-офицерски.
Утром 28-го, ничего не сказав Юденичу, он послал Берхману приказ отступать, а сам уехал в Тифлис. В Кагызмане он встретился с командиром 4-го корпуса Огановским. Распорядился не ждать результатов боев под Сарыкамышем, оставить Алашкертскую долину и отступать к границе, а то и дальше — на Эривань. Огановский не стал спешить с исполнением приказа, предпочел сперва разобраться. Но дальше по пути Мышлаевскому попался командир Азербайджанского отряда Чернозубов. Вторгшись из Ирана в Турцию, он вышел во фланг и тыл неприятельского фронта, поэтому приехал хлопотать о подкреплениях, чтобы развивать успех. Мышлаевский отдал совсем иной приказ: дескать, под Сарыкамышем катастрофа, дорог каждый солдат, отряду надо срочно отступать на свою территорию, чтобы защищать ее. Чернозубов проникся ответственностью, ринулся выполнять…
Хотя Юденич в этот день доложил в Тифлис — наступление отбито, город удержали. Но самые тяжелые дни были впереди. С гор спустился 10-й турецкий корпус, перерезая железную дорогу. А в русском командовании продолжались склоки. Берхман не желал подчиняться Юденичу, ссылался на Мышлаевского и упрямо выводил части из боя. Тогда Юденич, минуя его, начал передавать приказы прямо в части — как распоряжения «штаба армии». Ну а Мышлаевский добрался до Тифлиса, выложил Воронцову-Дашкову, что войска погибают, и главнокомандующий издал свой приказ. Он назначил Юденича во главе окруженной группировки, требовал уничтожить склады и прорываться из Сарыкамыша.
Это назначение оказалось весьма своевременным. Но не для того, чтобы отступать. Юденич видел реальную возможность… победить. Теми же силами, которые уже находились в окружении, он задумал подрубить под основание длинный язык вражеского прорыва. Берхмана, снова пытавшегося спорить, он теперь просто отстранил от должности. Вечером 28-го подошла 1-я пластунская бригада Пржевальского. Она совершила беспримерный марш «20 часов похода, 4 часа отдыха» — по пояс в снегу, по горам и бездорожью. Юденич поручил Пржевальскому оборону города, а сам занялся организацией контрудара.
Между тем, Воронцов-Дашков обратился в Ставку. Указывал, что совмещать гражданское и военное руководства невозможно. Своих помощников он оценивал вполне справедливо, поэтому просил передать всю Кавказскую армию Юденичу. Ставка поступила осторожнее. Воронцов-Дашков остался главнокомандующим, но в дополнение ввели пост «командующего» армией, его получил Юденич. Хотя он об этом не знал. Снаряд разбил радиостанцию на вокзале, единственная связь с Тифлисом оборвалась. Выйдя на железную дорогу и шоссе, турки хлынули к Сарыкамышу уже не только с севера, а с востока. 29 декабря их дивизии, не считаясь с потерями, атаковали и захлестнули ключевую высоту, Орлиное гнездо. Ворвались в город. Захватили вокзал, казармы, пробивались к центру. В контратаках сложили головы командир Запорожского полка Кравченко со многими казаками. Один из начальников докладывал: «В ротах осталось по 70–80 человек, офицеры командуют 3–4 ротами… Страшные потери в людях… Пулеметов нет».
