За то, что допускаются подобные выходки, депутат-монархист Марков с трибуны назвал председателя Думы Родзянко мерзавцем. Его исключили на 15 заседаний. А Родзянко получил в поддержку массу писем и телеграмм, совет профессоров Петроградского университета в тот же вечер избрал его своим почетным членом, а правительство Франции на следующий день наградило Большим орденом Почетного Легиона. Нужны ли комментарии?…
Престиж России постарались подорвать и на международной арене. Само по себе втягивание в войну Румынии стало грандиозной диверсией — превратить русские победы в новое поражение, возбудить возмущение народа. Не получилось. Наше командование не влезло в ловушку, а армия ценой невероятных усилий удержала фронт, да еще и спасла остатки Румынии. Ну так ударили с другой стороны. Французская и британская пресса обрушила обвинения, что Россия… предала «бедных и благородных румын», не послала вовремя нужное количество войск, бросила «культурных румын» на растерзание. А тем самым предала других союзников, «вынужденных снова изнемогать в борьбе», лишила их шансов на быструю победу.
Примитивные умишки западных обывателей легко программировались средствами массовой информации, а закулисным силам это и требовалось — заслонить и погасить прежние симпатии по поводу спасения Франции, Италии, восторги от Брусиловского прорыва. Пропагандистская кампания задела даже русских солдат во Франции. Им и без того приходилось не сладко на чужбине. Забрасывание цветами и восхищение подвигами быстро забылись. Отношение становилось все более хамским. В лагере Майи солдаты пожаловались, что мало умывальников. Французы возмутились: почему недовольны эти русские свиньи? Что они, англичане, что ли? А между тем, «русские свиньи» за несколько месяцев выучили французский язык и поняли, что о них говорят. Когда начались холода, французские интенданты пытались экономить уголь, не топили бараки — русские живут среди вечных льдов, нулевая температура им нипочем.
А когда разразилась истерия по поводу Румынии, солдаты почувствовали общую неприязнь. Они несли службу по французским правилам, периодически получали отпуска, могли съездить в Париж, в другие города. То и дело наталкивались на отчуждение, грубость. Но здесь же свободно действовали революционеры. Французская контрразведка докладывала, что Троцкий «продолжает русофобскую и пораженческую агитацию при подозрительных обстоятельствах», на это неоднократно обращали внимание властей русские дипломаты и военные представители во Франции, однако никаких мер не предпринималось.
К растерянным, ничего не понимающим солдатам подходили вдруг «земляки», заговаривали по-русски, приглашали на чашку чая или рюмочку водки. Разъясняли, что царское правительство «продало» их иностранцам. Предлагали газеты на родном языке, где обо всем ясно сказано. Результатом стал бунт в лагере Майи, разбушевавшиеся солдаты убили подполковника Краузе. А при расследовании обнаружилось, что среди них распространяется газета Троцкого «Наше слово». Дело было слишком уж вопиющим. Русское правительство потребовало ареста и выдачи Троцкого — он оставался подданным России.
Французы пытались замять дело, но Петроград настаивал. Что ж, после отговорок и увиливаний Троцкого арестовали. Но выслали не в Россию, а в Испанию. Там его тоже как-то странно арестовали, всего на 3 дня, и выслали… в США. Именно туда, где Лев Давидович требовался. В Нью-Йорке его радушно встретил личный представитель банкира Шиффа, устроил со всеми удобствами. В Нью-Йорке действовал и коммерческий представитель фирмы дядюшки Троцкого, Абрама Животовского (того самого, которого первым ухватила за жабры комиссия Батюшина). Этим представителем был Соломон Розенблюм, более известный под псевдонимом Сидней Рейли — бизнесмен и британский шпион. А шеф Рейли, резидент МИ-6 в США Вильям Вайсман, был близким другом «серого кардинала» при президенте полковника Хауса. Все эти почтенные деятели отлично находили общий язык. Из эмигрантов, из диаспоры началась подготовка революционных десантов, которые вскоре будут брошены в Россию.
Подготовка к грядущим переменам велась не только в Америке. 6 декабря 1916 г. неожиданно ушли в отставку британский премьер Асквит, министр иностранных дел Грей. Политики, в свое время налаживавшие союзнические отношения с Россией, связали себя определенными договоренностями. Премьер-министром стал Ллойд Джордж, а пост военного министра достался банкиру Мильнеру. Одному из руководителей «Великой национальной ложи Англии» и спонсоров российской революции.
65. Митава и Багдад
21 ноября скончался дряхленький австрийский император Франц-Иосиф. Корону получил эрцгерцог Карл. Он был куда более дееспособен, но раньше фавориты покойного монарха не подпускали его к государственным делам. Карл был крайне недоволен, что страна попала в полную зависимость от Германии, а продолжение войны считал гибельным. Его сторону принял Конрад, после Брусиловского прорыва он тоже полагал, что надо мириться любой ценой. Австро-Венгрия обращалась по этому поводу к немцам, в нейтральные страны направлялись эмиссары для тайных переговоров.
Возможно, для России, вынужденной воевать с такими союзничками, сепаратный мир и впрямь был бы лучшим выходом. Но этому претила натура царя, он оставался честным даже с нечестными партнерами. А враги натворили слишком много преступлений, чтобы оставлять их безнаказанными. Но и Германия не желала слышать о мире. Она уже считала своими захваченные территории, вовсю распоряжалась ими, как же можно выпустить их из рук? Чтобы сгладить трения с австрийцами, германское правительство после взятия Бухареста объявило, что оно согласно прекратить войну, обратилось к США с просьбой о посредничестве. Однако предложение было чисто декларативным. Страны Антанты выдвинули конкретные условия — уйти с оккупированных земель, компенсировать ущерб, и миротворчество сразу заглохло. Зато кайзеровское правительство теперь разводило руками перед союзниками и собственным населением — вы же видели, мы были готовы мириться, но нашим противникам это не угодно. Впрочем, настроение быстро подняли дальнейшими победами над румынами, а Австро-Венгрию постарались ублажить, пообещали ей часть Румынии, итальянские и российские области.
Хотя в германском командовании понимали — положение совсем не блестящее. Наступать было больше нечем. На 1917 г. ни на одном фронте не планировали активных операций, только оборону. Выискивали любые резервы. Во Франции Гинденбург решил оставить Нуайонский выступ. В тылу развернулось строительство мощнейшей укрепленной «Линии Зигфрида» — или, как ее назвали «Линии Гинденбурга». Предполагалось, что войска отойдут на нее, фронт спрямится, и можно будет высвободить 13 дивизий.
Наступательные действия наметили лишь на море — неограниченную подводную войну. Прежние проекты, создать флот из 205 подводных лодок, выполнить не удавалось, для их строительства не хватало сырья. Имелось лишь 138. Но Гинденбург и начальник морского генштаба Гольцендорф прикинули, что этого будет достаточно. На позициях находятся 20 подлодок, потом их сменяют другие. Рассчитывали, что блокада сломит Англию за 6 месяцев, а за ней, глядишь, вся коалиция развалится. Кайзер опять переживал, не подтолкнет ли это к войне Америку. Но вес самого Вильгельма в руководстве очень снизился, Гинденбург и Людендорф давили на него, а Гольцендорф заверил «словом офицера», что ни один американский солдат не высадится в Европе — субмарины не позволят.
