После этого активные действия почти прекратились. Немецкие инструкторы учили турок минной войне, копали ходы к траншеям англичан и французов, взрывали их. Союзники занялись тем же. Причем англичане вели себя, как привыкли в колониях. Мобилизовали или наняли для опасных работ греческих крестьян с ближайших островов, а сами только следили за ними. Турецкая артиллерия не отвечала на обстрелы, берегла снаряды. Когда англичане поняли это, на южном участке устроили себе курортную жизнь, гоняли на берегу в футбол. Но на северном было не до развлечений. Тут не было питьевой воды. Пробовали пить из луж и болот, и началась эпидемия малярии, валила солдат, общее число заболевших перевалило за 100 тыс. А единственная ощутимая польза, которую принесла Дарданелльская операция — она оттянула значительные силы турок с Кавказа.
В Атлантике и на Северном море успешно продолжали орудовать немецкие субмарины. Торпедировали несколько боевых кораблей, в течение 1915 г. отправили на дно транспорты общим водоизмещением 1,3 млн. тонн. Но разразились новые международные скандалы. Германские подводники повредили «Никосиан», пассажирский пароход, перевозивший через Ла-Манш войска, и потопили пассажирское судно «Эребик». Президент США раскипятился очередными нотами, грозил разорвать дипломатические отношения. Кайзер струхнул, снял начальника морского генштаба Бахмана и приказал воевать строго по международным правилам, прежде чем топить какое-то судно, обязательно осматривать его. А это было невозможно. Субмарину, занявшуюся осмотрами, сразу бы уничтожили.
Немцы пытались наносить и воздушные удары по британским и французским городам — деморализовать население, вызвать панику. Но, в отличие от России, тяжелых бомбардировщиков у них не было. Германия считала более перспективными дирижабли: у них и радиус действия был дальше, и бомб они брали больше. Летали ночью, бомбили по скоплениям огней — светомаскировки еще не знали. Но цепеллины сбивала наземная артиллерия, появились зенитные пушки и пулеметы. Из 15 дирижаблей, имевшихся в начале войны, к июлю 1915 г. погибло 7. Тем не менее, построили еще 18. В августе и сентябре они дважды бомбили Лондон, отряд из 3 цепеллинов совершил налет на Париж — один сбили, у второго испортился мотор, он сел и был захвачен французами.
Во Франции у немцев остались 1,9 млн. штыков, против них сидели в окопах 3 млн. французов, англичан, бельгийцев. С августа российское правительство и Ставка уже не повторяли просьб о боеприпасах и оружии — северная навигация в Архангельске заканчивалась, грузы все равно не успевали попасть в войска. Молили о наступлении, чтобы оттянуть германские силы. Куда там! Британский генштаб приходил к выводу, что глубокое вторжение немцев в Россию выгодно западным странам, противник завязнет там надолго. А Китченер направил в Петроград пространный меморандум, проводил мысль, что Англия в общем-то и не брала на себя обязательств помогать русским, а значит, они должны быть безмерно благодарны и за ту помощь, которую им соглашаются выделять.
Насчет наступления отвечали, что еще не готовы. Сроки несколько раз сдвигались. Но дальше тянуть было уже опасно. А вдруг Россия, брошенная союзниками, оскорбится и выйдет из войны? Британский посол в Петрограде Бьюкенен доносил: «Негативные чувства против нас и французов распространились столь широко, что мы не имеем права терять время, мы должны представить доказательства того, что не бездействуем в ситуации, когда немцы переводят свои войска с Западного на Восточный фронт». Жоффр выдвигал и другие соображения: «Для нас выгоднее начать это наступление возможно скорее, так как немцы, разбив русские армии, могут обратиться против нас».
Атаковать наметили на тех же флангах Нуайонского выступа. Участки прорыва взяли шире, чем раньше, соответственно, сил собрали еще больше. В Артуа на фронте 45 км должны были наступать 10-я французская и 1-я британская армии под общим руководством Фоша, в Шампани на фронте в 30 км — 2-я и 4-я французские армии под командованием Кастельно. Если в России на весь Юго-Западный фронт имелось 155 тяжелых орудий, то союзники только на участках прорыва сосредоточили 2 тыс. тяжелых и 3 тыс. полевых, завезли 6,3 млн. снарядов. Чтобы снизить потери, солдатам стали выдавать каски. Старались подобраться к противнику поближе, рыли ходы сообщения, устраивали штурмовые площадки.
Залогом успеха Жоффр считал методичность, требовал атаковать днем и ночью, постепенно прогрызая оборону. Он придумал и новый боевой порядок, «набегающие волны цепей». Несколько цепей составляли волну, за ней двигалась вторая. Но расстояние между солдатами устанавливалось в 1–2 шага, а между цепями — в 50 шагов. Строй не разрежался, а еще сильнее уплотнялся, дивизия стискивалась на фронте всего в 1,5 км. Однако Жоффр полагал, что дорогу пехоте проложит артиллерия. А если первые цепи побьют, их заменят задние и нанесут не ослабевший, а полноценный штыковой удар. Третья и последующие волны должны были вообще наступать в колоннах, чтобы проходить через бреши в проволочных заграждениях. Когда нужно будет подкрепить первые волны, тогда и развернутся.
Сражение началось 19 сентября — теперь оно уже не играло никакой роли для России, наши войска сами, без союзников, остановили немцев. Артподготовка на разных участках продолжалась от 3 до 7 дней. Но огонь должны были корректировать с самолетов и аэростатов, а с отсрочками наступления дотянули до осени. Нависли низкие облака, начались дожди, корректировка сорвалась. Батареи лупили наугад, по ранее выявленным (и раздолбанным первыми же залпами) целям. Англичане перед самой атакой применили газы и впервые в истории поставили дымовую завесу. Но ветер переменил направление, газовое облако поползло на свои же окопы. Собранные здесь части побежали прочь. А пока вернулись на позиции, дымовая завеса рассеялась.
Как бы то ни было, пошли… За 2 дня продвинулись на 2–4 км, заняли перепаханную первую полосу обороны, захватили пару сотен германских орудий, 25 тыс. пленных. А потом нарвались на вторую полосу. Немцы построили ее по обратным скатам высот, по лесам, союзники о ней не подозревали. Волны цепей неожиданно застряли перед проволочными заграждениями, задние налезали на передние, сбились в сплошную массу. Германский офицер писал: «Никогда еще пулеметам не приходилось делать столь прямолинейную работу… жерла пулеметов раскалились и плавали в машинном масле, они двигались вслед за людскими массами: на каждый из пулеметов пришлось в эти послеобеденные часы по 12,5 тысяч выстрелов. Эффект был сокрушительным. Солдаты противника падали буквально сотнями, но продолжали идти стройным порядком и без перерыва вплоть до проволоки второй линии позиций. Лишь достигнув этого непреодолимого препятствия, выжившие поворачивали вспять и начинали отступать». После боя немецкие солдаты блевали, оглядывая завалы трупов.
Чтобы прорвать вторую полосу обороны, надо было подтаскивать артиллерию, а зарядили дожди. Местность, изрытая воронками, стала непролазной. Кое-как батареи все же перекатили. 6 октября загрохотала вторая артподготовка. Но на этот раз она не смогла подавить германские огневые точки — попробуй достань их на обратных скатах холмов. Выдвигать пушки и пулеметы с атакующей пехотой, как это делали русские и немцы, французы с англичанами не догадались. Волны цепей снова сбивались в толпы — у пробитых снарядами проходов в заграждениях, а то и увязая в грязи. Их расстреливали. Сберегали солдат лишь те подразделения, которые нарушили инструкцию, начали по собственной инициативе передвигаться перебежками.
