Все единодушно считали, что, как принято во всех странах, парад должен принимать Верховный Главнокомандующий.
Сталин, посасывая трубку, ходил по кабинету, слушал выступавших и молчал. Затем подошел к столу, где сидели маршалы, оглядел их и сказал:
— Принимающий Парад Победы должен выехать на Красную площадь на коне. Я же на коня садился только один раз в своей жизни, и то, когда убегал из ссылки. Я уже стар, чтобы гарцевать на коне.
Многие, в том числе и Рокоссовский, начали возражать:
— Не обязательно только на коне. Верховный Главнокомандующий Президент США Рузвельт парады принимает на машине, а мы чем хуже?
— Рузвельт — другое дело, — усмехнулся Сталин, — у него парализованы ноги. Не будем отклоняться от традиций — на Красную площадь надо выехать на коне.
Отдельные командующие фронтами с ним согласились.
Сталин прошелся, раздумывая, по кабинету, потом подошел к столу и остановился.
— У нас есть старые кавалеристы — Жуков и Рокоссовский — пусть один принимает парад, а другой им командует.
Сводные полки (по тысяче человек от каждого фронта) тренировались на центральном аэродроме. Военные ателье шили и подгоняли обмундирование.
Для принимающего парад и командующего парадом подобрали коней. Жукову — белого, Рокоссовскому — вороного. Маршалы занимались парадом сами: подбирали знамена, формировали полки, занимались тренировками. За пару дней до парада все было готово.
4
Накануне парада Рокоссовский лег спать поздно, но это не мешало ему подняться с рассветом. Он глянул в окно. О, ужас!
На улице шел дождь. Темным покрывалом затянуло небо и — никакого просвета.
Конечно, никто отменять парад не будет — придется топать по лужам.
Юлия Петровна и Ада поднялись еще раньше. Они утюжили, чистили до блеска ордена, медали, шпоры, заглядывали в тревожные глаза маршала:
— Папочка, что еще надо сделать?
Они помогли ему одеться в новенькое маршальское обмундирование, и к 8-ми часам утра Рокоссовский уже был на площади, куда стекались полки, танки, артиллерия, заполняя улицу Горького, площадь Революции и Охотный ряд.
В 9.45 на трибунах волна рукоплесканий: на Мавзолей поднимаются руководители страны.
Рокоссовский, как заправский наездник, занимает место для движения навстречу принимающему парад маршалу Жукову. Чем ближе к 10 часам, тем чаще стучит сердце командующего парадом. Рокоссовский ловил себя на мысли, что он редко так волновался даже перед самым сложным сражением.
Кремлевские куранты начинают бой. Ровно с десятым ударом из ворот Спасской башни, уверенно держась на лошади, выезжает Жуков.
Дождь усиливается, но Рокоссовский не ощущает, как он льется за шиворот и оседает каплями на лице.
— Парад, смирно-о! — подает он команду и трогает с места послушного коня, которому передалось волнение седока: уши коня напряженно двигаются.
Жуков уже рядом, лицо его застыло в ожидании рапорта.
— Товарищ маршал! Войска действующей армии и Московского гарнизона для Парада Победы построены!
Оба маршала объезжают войска. Потом Жуков поднимается по ступенькам мавзолея, а сводный оркестр исполняет «Славься, русский народ» Глинки.
Жуков во всю мощь своего командирского голоса произносит с трибуны краткую речь, и начинается парад.
Один за другим в том порядке, в каком были расположены фронты с севера на юг, шли и шли по площади сводные полки.
Рокоссовский хорошо помнил их очередность. Первым шел полк Карельского фронта, во главе его — маршал К. А. Мерецков. Следом колонна Ленинградского фронта, которую вел маршал Л. А. Говоров. Далее — полк Прибалтийского фронта, возглавляемый генералом армии И. Х. Баграмяном. Сводный полк 3-го Белорусского фронта вел маршал А. М. Василевский. Против трибуны появился 2-й Белорусский. Маршировал впереди заместитель Рокоссовского генерал-полковник Трубников. Во главе 1-го Белорусского — генерал армии В. Д. Соколовский. Следовала колонна Войска Польского под руководством начальника Генерального штаба В. В. Корчица.
Чеканил шаг полк 1-го Украинского фронта во главе с маршалом И. С. Коневым, за ним шел 4-й Украинский с генералом армии А. И. Еременко, затем — 2-й Украинский со своим командующим, маршалом Р. Я. Малиновским, и, наконец, 3-й Украинский — маршала Ф. И. Толбухина. Это грандиозное шествие замыкал сводный полк военных моряков, возглавляемый вице-адмиралом В. П. Фадеевым.
Умолкает оркестр. Тишину прерывает тревожная дробь барабанов, и на площади появляется необычная колонна. Двести советских воинов несут двести вражеских знамен, в разное время захваченных в боях с фашистами. Под этими знаменами четыре года назад враги напали на нашу страну, под ними они мечтали маршировать по Красной площади в Москве. Теперь их несут солдаты-победители, несут, склонив к земле, и полотнища со свастикой волочатся по мокрой брусчатке и затем летят к подножью мавзолея.
Вечером в Кремле состоялся прием в честь участников парада. Вновь теплые и восторженные речи. Затем военачальники разъехались, им предстояло выполнять новые служебные обязанности.
Война закончилась, но служба маршала Рокоссовского продолжалась.
Глава третья
1
Солдаты и офицеры, выполнившие свой долг перед Родиной, возвращались с фронта. Не всем повезло, не все вернулись домой. Иные жены напрасно искали своих мужей, старики и старухи напрасно высматривали своих сыновей. Все громче и громче звучал по всей стране плач, ибо те, кто встретил своих, тоже неудержимо плакали — от счастья.
Одновременно с демобилизацией и сокращением армии проводилась реорганизация Вооруженных Сил. Советские войска, находившиеся в восточной части Германии, в Австрии, Венгрии, Польше и Румынии, объединялись в группы войск.
Рокоссовский возглавил руководство группой советских войск, дислоцировавшихся на территории Польши. В июле 1945 года вместе с семьей он приехал в штаб группы, размещавшейся в небольшом старинном городке Легнице Вроцлавского воеводства.
После долгих лет испытаний и разлуки наконец вся семья собралась вместе. Юлия Петровна с неистовым рвением принялась создавать домашний уют. По домашнему очагу, который был разрушен еще в мае 1937 года, соскучился и Рокоссовский. Теперь, когда он появлялся дома, у него светлело на душе, радостно билось сердце и добрая ласковая улыбка озаряла лицо.
Ада, которой шел уже двадцатый год, пошла в десятый класс средней школы, чтобы ликвидировать пробелы в образовании, накопившиеся не только за годы войны, но и тогда, когда отец находился в тюрьме. В ней уже просыпалась инстинктивная кокетливость женщины, сознающей свою красоту. Она до щепетильности опрятно одевалась, ухаживала за своей прической, часто меняла ее, искала ту, которая ей к лицу. Неизменной только оставалась темная прядка волос на белом высоком лбу.
