После Февральской революции Розенберг читал регулярно газету меньшевиков «Вперед!», но порой и большевистскую газету «Правда». Однако он не принимал активного участия в политической жизни, усердно работая над дипломным проектом. Правда, болезнь его жены Хильды заставила его выехать с ней в Крым. Там у Хильды обнаружили туберкулез. В конце 1917 г. Розенберг вместе со своей больной женой решил вернуться в Эстляндию.
Все же сначала он съездил в Москву, где защитил дипломный проект и сдал дипломные экзамены. Профессор университета Кляйн предложил Розенбергу стать ассистентом и остаться в Москве. В нюренбергской тюрьме он вспоминал: «По правде говоря, ничто не могло быть более благоприятным для развития карьеры, нежели получить сразу после экзаменов, в тот же день да к тому же от самого экзаменатора предложение о должности архитектора в самом центре России». Не трудно представить себе, что, если бы Розенберг остался в Москве, то вполне возможным могло бы стать его участие в реконструкции столицы СССР.
Однако состояние его супруги и ее желание быть рядом со своими родными в Ревеле заставили Розенберга пожертвовать соображениями профессионального роста. По словам Розенберга, он «не колебался ни минуты. Я искренне поблагодарил его (профессора Кляйна. – Прим. авт.) и ответил, что должен как можно скорее вернуться в Ревель. Я отбыл тем же вечером. Приблизительно через две недели немецкие войска вошли в Эстонию». Из этого следует, что приезд Розенберга в Эстонию произошел в феврале 1918 года.
Идейная метаморфоза архитектора
Жизнь в оккупированной немцами Эстонии не была легкой для Розенберга. Он зарабатывал лишь нерегулярными уроками рисования и редкими продажами своих рисунков с изображением старого Ревеля. Тем временем его жена выехала в Германию для лечения туберкулеза.
Начавшийся вывод немецких войск из Прибалтики после завершения Первой мировой войны напугал Розенберга. Во-первых, он боялся создания независимого националистического эстонского государства, в котором неэстонцы стали бы объектом дискриминации. Очевидно, этот во многом оправдавшийся вывод он сделал в ходе пребывания в Таллине в 1918–1919 гг. Он писал о том, что всё «указывало на возможность основания независимого Эстонского государства в абсолютно непредсказуемой форме». Во-вторых, он боялся разлучиться с женой, находившейся в Германии. Так как у него не было германского гражданства, он с большим трудом уговорил оккупационные власти дать ему разрешение на выезд в Германию.
Сразу же после приезда в Берлин Розенбергу, по его словам, уже в подъезде гостиницы вручили несколько революционных брошюр. А вскоре он стал свидетелем возвращения немецких солдат с фронтов войны. «Солдаты с ледяными лицами сидели на оружейных подводах… Несколько с трудом различимых приветственных возгласов – ведь всем было хорошо известно, что означает подобное вступление. В этот самый момент великая скорбь немецкого народа снизошла на меня».
В то же время Розенберг не присоединился ни к тем, кто пылал огнем мщения за поражение в Первой мировой войне, ни к митингу, на котором социал-демократические лидеры страны обращались к фронтовикам. Не стал он читать и революционные брошюры. Он писал, что в ту пору он был «человеком абсолютно преданным искусству, философии и истории, никогда даже не мечтавшим вмешиваться в политику». Вскоре Розенберг поселился в Мюнхене, где тщетно пытался заинтересовать продавцов картин своими этюдами, а издателей – своим сочинением «Форма и содержание».
Объясняя свое душевное состояние того времени, Розенберг писал: «Моя беспечная юность заложила фундамент опыта, выходящего за границы обычного субъективизма; товарищеские отношения студенческих лет воспитали во мне неспособность оставаться сторонним наблюдателем бушующих событий. Но вершиной всего этого стало влияние многообразного окружающего мира: национальная напряженность на родине, благородство и щедрость Санкт-Петербурга, спокойная тишина родных лесов и красота морских просторов, порождение войной новых великих возможностей, московское своеобразие, огромные земли на Востоке. Затем немецкая оккупация, крушение, путешествие в рейх, и вид измотанных, обветшалых немцев».
Нет никаких оснований полагать, что будущий главный теоретик Третьего рейха уже в это время разделял положения расистских теорий. Но в послевоенной Германии мало кого интересовали рассказы о природе и культуре России, виды старого Ревеля и глубокомысленные размышления юного архитектора о форме и содержании предметов искусства. Зато в кругах ограниченных, самодовольных, озлобленных поражением в войне и напуганных революцией бюргеров Баварии, среди которых вращался Розенберг, он представлял интерес как человек, только что вернувшийся из «страшной» большевистской России.
Во время своих хождений по улицам Мюнхена Розенберг встретил давнюю знакомую своей жены. Розенберг поделился с ней своими недавними впечатлениями о жизни в Советской России. Судя по рассказу Розенберга, он не говорил о «благородстве и щедрости Санкт-Петербурга», «московском своеобразии», «тишине родных лесов». Он предпочел говорить на темы, модные в определенных кругах германского общества («угроза большевистской революции», «еврейские комиссары»). Розенберг сказал своей собеседнице, что мог бы даже «написать что-нибудь о большевизме и еврейском вопросе». Женщина посоветовала ему обратиться к поэту Дитриху Экхарту, издателю журнала «Ауф гут дейче» («На добром немецком»). Экхарт прославился своими переводами Ибсена и собственными националистическими поэтическими произведениями.
Статьи Розенберга понравились Экхарту, и он их опубликовал в своем журнале. Правда, опытный литератор Экхарт старался выправлять тексты Розенберга, чтобы придать современное звучание его книжному немецкому языку, принятому тогда в Прибалтике.
Познакомился Розенберг и с экономистом Готфридом Федером, который затем стал автором экономической части нацистской партийной программы. Одновременно Розенберг поддерживал контакты с кругом лиц, в которых вращался бывший «гетман Украины» Скоропадский и белые эмигранты из России. Он также продолжал вести переписку со своими друзьями, оставшимися в Эстонии. В это время Розенберг вступил в тайное мистическое «Общество Туле». Девизом членов общества были слова: «Помни, что ты – немец! Сохраняй чистоту крови!».
Разумеется, не только случайная встреча на улице с его знакомой стала причиной того, что аполитичный Розенберг вдруг попал в окружение воинствующих националистов. В это время многие люди в Германии, оказавшиеся ненужными и неустроенными, искали ответов на вопросы, волновавшие их и всю страну. Многие, как Розенберг, находили ответы в шовинистической идеологии. Другие немцы вставали в ряды быстро растущего коммунистического движения. Раскол в германском обществе проявился и в Баварии. 13 апреля 1919 г. власть в столице провинции – Мюнхене перешла к коммунистам и была провозглашена Баварская Советская Республика. Так, Розенберг вторично оказался в советской республике.
Вскоре после установления советской власти в Баварии, Розенберг случайно принял участие в уличной дискуссии, в ходе которой он атаковал большевизм и советскую власть в России. После этого выступления Розенберг вместе с единомышленниками направились в винный погребок. Там, взяв кусок картона, он написал на нем: «Долой большевиков!» Видимо, считая, что эта надпись исчерпывала смысл его речи, и он профессионально выполнил плакат, Розенберг не хотел больше выступать. Однако его единомышленники повели его на многотысячное собрание врагов баварской советской власти, на котором Розенберг снова выступил с антисоветской речью. Розенберг писал, что после этой речи на улице его стали узнавать в Мюнхене. Хотя «Общество Туле» было запрещено и его членов арестовывали, Экхарт, Розенберг, Гесс и ряд других ее членов избежали арестов, а 1 мая 1919 г. советская власть в Баварии была свергнута.
