– никакой!
– 1? 2? 3?…
– 123! Тока с рифмами, а то там без! ^-^
– я тебе не Пушкин в стихах шпарить!
– а я тебе не мать Тереза запоминать!
– рррр! 123^(* Спасибо Бог, что нам помог! Люди бы нас убили, воды бы нас потопили, короче – спасибо, Бог, ты сделал все, что смог!
– Ты – Пушкин!!! (рыдаю!)
– запомнила?
– а то! Повторить?))
– ато!))
– Спасибо, уроды, что не потопили нас воды!
– Ева!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Имей уважухи хоть каплю, а?
– Имею уважуху! И продолжуху лови: спасибо мамочка, что не утопила меня в ванночке, спасибо папулька, что не пустил в меня пульку…
Псалтирь. Псалом 123
Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей
В Рыбинске было мокро. В Рыбинске было голо. В Рыбинске было ветрено. После Москвы и Красной площади Рыбинск не впечатлял. Вонь беляшей и прочей «вокзальной жарки» никак не ложилась на королевских креветок под нежным соусом, вальяжно распадающихся на полезные вещества в желудке. Беляшная вонь глоталась ртом и носом и застревала комом в пищеводе, на пути к сытому предкишечному «вещмешку». Салим поспешил покинуть вокзал.
– Простите, вы не знаете, как найти у…
– Скажите пожалуйста, как найти ули…
– Эй, парень, где тут улица…
Начало накрапывать.
– Девушка, вы не под ска…
До нужной точки Салим добрался уже хорошо днем, нарезав по городу несколько ложных кругов. Нужная точка оказалась совсем недалеко от вокзала, где-то рядом с улицей Крестовой, которую Салим успел изучить вдоль, поперек и по диагонали. Креветки благополучно успели перевариться, и желудок подал первый робкий сигнал о том, что неплохо бы… Нужный дом возник неожиданно, в момент, когда Салим решил: «Еще раз попаду на Крестовую – и ставлю на отце крест!»
Дом оказался двухэтажным, красного кирпича, с двумя входами. Левый вход был заперт. Правый прикрывала железная крыша на ненадежных витых железных столбиках. На крыше кирпично и крупно было написано: «12 стульев». А сине и мельче пояснялось: «мебельный магазин». Салим на мгновение почувствовал себя великим комбинатором, только забыл слово «комбинатор», поэтому чувство получилось смазанное, киношное.
Между «12 стульями» и соседней осыпающейся белой развалюхой с номером «36» обнаружился проход во двор. Салим свернул в проход и остановился. «Что я ему скажу?» – подумал он.
С этого торца дом был почти слеп и глух. Одинокое окно вверху, на уровне чердака чернело над пятью рядами провисших вдоль стены проводов. «Раз, два, триче… – механически начал считать провода Салим. – Что я ему скажу? Привет, па. Ты нас бросил, а я тебя нашел. Бред, нах…» Провода молчали. В окне никого не было, оно, кажется, было нежилое. «Жилое окно. Сдается. Недорого. Тараканам… Что я ему скажу, блин?!»
Начало накрапывать. Салим заметил это только когда струйка с волос потекла за шиворот. «Что скажу, то и скажу! – разозлился он на струйку. – В конце концов, это же он мать с сыном бросил, а не я!»
Он завернул во двор, вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Одна дверь была старая, но со звонком, вторая металлическая, но без звонка. За той, которая со звонком, жила бабка в рыжем фланелевом халате с зеленым поясом. Ну почему у половины старух халаты и пояса – от разных халатов? Загадка. Противнее волосин подбородочных…
– Оксан, к тебе! – забарабанила в металлическую дверь бабка с зеленым поясом.
– Иду-у! – раздалось откуда-то из гулкой глубины, угадывающейся за черным металлом.
– Спасибо! – сказал Салим.
Бабка рассматривала его с явным интересом и возвращаться к себе не собиралась. «Вот сволочуга любопытная!» – подумал Салим. Он нервничал.
Оксана была в халате плюшевом, с родным поясом. Вид у нее был то ли испитой, то ли заспанный. «Моя мама гораздо симпатичнее! – ревниво подумал Салим. – Была… симпатичнее…»
– Здравствуйте!
– Здравствуй… те…
«И голос у мамы лучше!» – подумал Салим.
– Я из Москвы, – сказал он и тут же поправился: – то есть сейчас из Москвы, но вообще-то не совсем из Москвы…
– И что? – вскинула брови домиком Оксана.
– Бывшего он твоего ищет, вот что! – встряла соседка.
– Я и сама его ищу! – фыркнула Оксана, отворачивая рукава и ежась от холода.
– А-а… – разочарованно протянул Салим.
– Вот и бэ-э, – сказала Оксана. – Третий год как…
Она критически оглядела Салима с ног до головы:
– А тебе он на что?
– Денег небось занял? – опять встряла соседка. – Так он у всех занял! Много занял, да?
– Не… У меня нет, не занимал… Мы с ним вообще не знакомы! Я так…
– «Так» людей из Москвы в Рыбинск не ищут! – скривилась Оксана. Противно она так кривилась. Вообще была неприятная. Салим на месте
отца ни за что бы маму на такую вот не променял бы!
– Я не просто так, я его сын!
– Опаньки! – у бабки челюсть аж до зеленого пояса отвисла.
– Ты? – удивилась Оксана. – Ха-ха.
– Почему «ха-ха»?
– Да не было у него сына, у него девки одни!
– Но я же есть.
– Мало ли кто еще есть. Кошка на окошке тоже вон есть!
Кошки на окошке не было.
– У меня документ имеется, – сказал Салим, вспоминая о том, что свидетельство о разводе мамы с Боровичком осталось в Ельце.
– Какой документ? – вяло поинтересовалась Оксана.
– Официальный, – ответил Салим.
Оксана еще противнее, чем в прошлые разы, скривилась и переглянулась с соседкой:
– Слушай, парень, ты себя в зеркале видел?
– Ну…
– А Михайловича Александра, сморчка-Боровичка видел?
– Нет.
– Ни разу?
– Ни разу.
– Ну заходи-погляди, что ли…
Салим вслед за хозяйкой прошел в темное нутро квартиры. За ним по-деловому рванула старуха-соседка. От рыжего халата, когда не на сквозняке, пахло травами и мазями, ну знаете, такими… для стариков… они все на один запах. От Оксаны ничем не пахло.
Фотографий Боровичка Александра Михалыча было две. Первая свадебная, но не с мамой, конечно, а с Оксаной. Оксана на фото была – ух! – ягодка. Не то, что в реале. Салим взял вторую фотографию, на которой предполагаемый отец красовался один, с рыбиной, на фоне реки, и стал внимательно рассматривать. Боровичок оказался натуральным «боровичком»: крепеньким, маленьким, мордастеньким, щекастеньким, с носом картохой и водянистыми глазками. Вид у него был самодовольный, а взгляд туповатый. Вряд ли можно было найти менее похожего на Салима человека, разве что китайца или, может, пигмея какого-нибудь.
