* * *
Потребовалось время, но в конце концов подробности вскрылись – в суде: как узники в полной темноте скользили по веревке, как рыли могилу Замше голыми руками под сыплющими с неба хлопьями первого снега. Много позже, когда репортеры спросят у Кевина, что произошло, он ответит: те несколько недель стали самыми счастливыми в его жизни. Положив руку на Библию, он скажет нечто невообразимое. Перед судьей и присяжными он заявит: природа счастья в том, что мы познаем его, лишь утратив. Никто ему не поверит.
Рядом будет сидеть Шкодина: волосы у нее отрастут до приличествующей девушке длины, глаза по-прежнему будут оставаться пустыми, живот округлится до положенной во втором триместре величины.
Адвокат спросит Кевина: опасался ли он за свою жизнь? – и он ответит: нет. Самым большим его страхом было то, что истинная любовь познается, лишь оставшись в прошлом.
В будущем, когда прокурор спросит: кто убил Капитана? – Кевин под присягой признается: «Я».
Когда же адвокат вызовет в качестве свидетеля Фасса О’Лину и спросит: кто убил Капитана? – тот, не колеблясь, ответит: «Я».
Патологоанатом покажет, что Капитан умер от колотой раны в горло. Определить, кто именно нанес ее, будет невозможно. Когда охранник прибыл за ребятами в палату терапии, они все перемазались в крови жертвы. Мистер Арахис лежал в расползающейся карминовой луже.
Никто, правда, не сознался, что сподвигло его на убийство. В мире, который ненавидит Шкодину, Кевин тоже хотел стать отверженным. Фасс О’Лина хотел стать мерзостью в мире, который считал мерзостью Шкодину. А до тех пор, пока мир не примет ее, никто из ребят – ни Томас, ни Джаспер, ни Свинья-пират, ни Брейнерд – быть принятыми не желали. Поклявшись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, они все как один признались в убийстве Капитана. Подростки, они тем не менее отправились за решетку. Все, кроме Шкодины.
* * *
Никто так и не сказал, что произошло на самом деле. Свинья-пират заявил, будто убил он. Брейнерд указал на себя и так далее… точка-дочка-почка-сын. Раз «Порше», два «Порше», три…
В последний день приехала карета «скорой». Без мигалок, без сирены. Даже пикетчики расступились, пропуская ее. Даже дети на руках у рокхадсонов смолкли. Привезли новую девушку.
Днем Капитан послал охранника привести ребят в подвал. Кевин вел Шкодину. Браслет с брелоками так и остался у нее на ноге – от удара током застежка оплавилась, запаялась. В бетонном коридоре бряцанье браслета звучало просто ужасно: цепочка и висюльки на ней звенели как кандалы в фильме про тюрьму. Сама Шкодина оставалась живой легендой и только.
Когда они наконец вошли в палату терапии, Кевин увидел на столе завернутое в грязную пленку тело, и сердце его преисполнилось ужаса. У этого тела были огромные буфера, каких не видел ни один старшеклассник. Хотя нет, один-то как раз видел. Живот у новой девушки выпирал раздутым холмом из-под пленки. Кевин сразу представил осиротевшую пару «Порше», новеньких, только-только с конвейера. Которых никто не купит и не заберет домой. Как и в первый раз, волосы у него на голове зашевелились – словно их принялись выдирать невидимки. Выпустив руку Шкодины, Кевин скрестил пальцы.
Капитан взялся за скальпель.
– Наша новая девушка была беспечным ездоком. Распутная, она погрузила семью в пучину долгов…
Не успел он отдернуть пленку с тела, а Кевин уже знал, что добром эта история не закончится. Кожа у трупа на столе окажется грубой и желтой, как мозоли у него на ладонях. Не будет больше детишек с идеально-розовой, как под ногтями, кожей. Никто его теперь не ждет снаружи, дома. Кевин без труда поверил в аварию. Версия ужасная, но правдивая, да и сложилось-то все очень гладко – будто по маслу прошло. Не поспоришь, не отринешь. Версия идеальная, как сама правда.
– Господа, – объявил Капитан, – сегодня у вас последний экзамен.
Он сдернул пленку, и под ней обнаружилась она – Минди Эвелин Тейлор-Джексон. В отличие от Замши, ее тело еще было нетронуто, его пока не коснулся нож.
На ней было простое платье в клеточку, которое она надела на третье свидание с Кевином. Правда, тогда оно еще не так плотно облегало фигуру Минди. В ту ночь, кстати, Кевин лишился невинности… Капитан назвал его имя и пальцем поманил: подойди, мол. Велел расстегнуть пуговички на платье, и Кевин машинально повиновался. Раз он уже это проделывал, и сегодня все было почти как в ту ночь. Минди лежала неподвижно, не дыша. Они и тогда оба боялись дышать.
Арахис протянул ему скальпель и попросил:
– Не вскроете ли нижнее подчревное сплетение?
Кевин мотнул головой и нож не взял.
Капитан обернулся к остальным, но из ребят никто не захотел брать в руки скальпеля: Томас, Свинья-пират, Брейнерд, Джаспер – им стоило взглянуть на лицо Кевина, и все поняли: что-то не так. Ребята попятились, прижались к стенке, точно оставшиеся без кавалеров дамы на танцах. Словно кавалеры на танцах, без дам.
Наконец Капитан подвел к столу Шкодину и вложил ей в руку скальпель, лезвие которого блеснуло в свете лампы.
– Удалите, пожалуйста, левую грудь.
Глаза у Шкодины были такие же пустые и немигающие, как и у Минди.
– Не смей, – предупредил Кевин. – Не то всем все расскажу про тебя.
На лице Шкодины ничего не отразилось. Она тупо подняла руку, не сгибая в локте, словно зомби или марионетка. Занесла скальпель над проглядывающей между расстегнутых пуговиц обнаженной плотью Минди.
Кевин сказал единственное, что оставалось сказать. Не единым предложением, но по словам:
– Ты – квир.
Кевин не задирал Шкодину. Он даже не был уверен, что именно это слово значит. Он просто констатировал факт. Напомнил Шкодине, что герой истории – по-прежнему она.
Как еврейка Рождество спасла
[55]Это классическая праздничная история. Ее до сих пор любят рассказывать продавцы-консультанты.
Как только начинают украшать торговые залы, новички просят поведать ее. Умоляют: пожалуйста, ну пожалуйста, расскажите! – пока в канун Рождества старший администратор не собирает наконец всех в комнате отдыха.
– Понимаете, – начинает он, – все это было на самом деле, но очень, очень много сезонов назад…
Работа в гипермаркете после Дня благодарения превращается в сущий ад. Особенно достает музыка: из динамиков под потолком непрестанно звучат рождественские песенки.
– Восемь часов, – говорит администратор, кивая со знанием дела, – и Майли Берк уже жалела, что Иисус и Бинг Кросби на свет народились.
Майли работала здесь давным-давно. В будни – в хозтоварах, по выходным – в спальнях и ванных. Иногда переходила в отдел бижутерии, если там требовалась помощь. В предпраздничные дни убивала свободное время в комнате отдыха, потому что только там могла укрыться от навязчивой музыки.
