Мы попрощались с часовым и вышли наружу. И нас сразу оглушил усиленный динамиком охрипший голос диспетчера:
– Степаныч! Орел степной! Ты уберешь свой драндулет?
Часовой быстренько вскарабкался по трапу на крышу вагона и громко свистнул.
Степаныч, видно, его понял. Он свистнул в ответ, звякнул в колокол.
– Ну Степаныч! Ну орел! – облегченно прокричал диспетчер. – Начальнику доложу! Он тебе такой реверс вправит! Век будешь помнить!
– Это все эрунда! – послышалось в ответ.
Мы дунули к своему составу. Юрий Иванович – на свое рабочее место, а мы – к нашему вагону.
Возле вагона «Шапито» опять (это довольно часто бывало) мелькнули кудряшки нашей проводницы Лельки. Она передавала в вагон коробки с пивом. Будто она их проводница, а не наша.
А потом вдруг подошел какой-то незнакомец и сказал охраннику:
– Осторожно…
А тот ответил:
– …Злая собака! – и пропустил его в вагон. Словно обменялись паролем и отзывом. Странно.
Алешка даже все время, пока мы поспешали к своему вагону, оборачивался и что-то бормотал.
В наш вагон мы вскочили как раз, когда диспетчер прохрипел:
– Экспериментальный! Даю отправление!
Мы забежали в свое купе, успокоили родителей, взахлеб рассказали им про бронепоезд и про старинную «трешку», про боевого разведчика Петрушу… то есть Петра Степаныча.
Они нас выслушали, но не очень внимательно. А мама все время отодвигала дверь купе и выглядывала в проход.
– Что-то она не идет, – с волнением говорила мама.
– Мало ли у нее дел, – проворчал папа, – кроме твоего кактуса.
Оказывается, наша проводница Лелька обещала принести маме свежей воды, полить кактус. И все никак не шла.
– Мы к ней сходим, – сказал Алешка. – Наверное, уже пришла, она в «Шапито» пиво грузила.
– Только побыстрее, – попросила мама, – а то он чахнет на глазах.
Мы пошли к служебному купе, постучались. Никто нам не ответил, дверь была заперта.
Алешка вдруг забеспокоился:
– Дим, дверь изнутри закрыта… Может, ей плохо стало? Может, ей помощь нужна? Скорая…
– Пошли к начальнику.
Еще один сюрприз. Начальника тоже не было. Правда, дверь в его купе была незаперта, но внутри – пусто.
Мы переглянулись в недоумении, зачем-то выглянули в окно. Там все быстрее мчались мимо нас необозримые степи.
– Что делать? – спросил Алешка.
А поезд все набирал ход.
– Пошли к машинисту, – сказал я. – Начальник, наверное, там.
Я, конечно, знал, что в кабину машиниста посторонним вход строго запрещен. Но не для Алешки. Его куда хочешь пустят, даже без билета. Он обаятельный, как Буратино.
Мы заглянули в наше купе, сказали, что Лельку не нашли и идем в туалет, и быстренько двинулись в голову поезда.
Само по себе такое путешествие уже не скучно. Здорово идти коридором незнакомого вагона и заглядывать по пути во все раскрытые дверцы купе. Здорово переходить из вагона в вагон по дрожащим под ногами стальным дорожкам. Здорово на вопрос какого-нибудь бдительного проводника: «Вы куда?» – лаконично и убедительно ответить: «Туда!»
Но сейчас мы шли почему-то в какой-то неясной тревоге.
…Задняя дверь головного вагона была незаперта. Мы вошли внутрь и пошли узким коридорчиком, освещенным рядами круглых плафонов, слыша, как за тонкими стенками ровно работают мощные двигатели.
Вот и «заветная дверца» в кабину машиниста. Она почему-то была распахнута настежь. Хороший знак.
– Здрасте! – заорал Алешка.
А в ответ – ни звука.
Мы переглянулись и вошли. Впереди открылась восхитительная картина: навстречу нам мчались блестящие на солнце рельсы и мелькали черные шпалы, а по бокам полотна курчавились степные травы…
И мы ахнули. Но не от восхищения. От страха. В кабине машиниста никого, кроме нас, не было.
А поезд мчался все быстрее и быстрее…
Глава VI
НИЧЕГО НЕ ПОЙМЕШЬ!..
Алешка повернул ко мне бледное лицо. В глазах его даже не один, а с десяток вопросов. Где машинист? Где проводница? Где начальник поезда? Что случилось? И главное: что делать?
Я не успел ответить. Да и что тут ответишь? Надо к папе бежать…
Но Алешка вдруг решительно шагнул вперед и решительно сел в кресло машиниста. Оглянулся на меня, будто ждал поддержки.
– Не смей! – выкрикнул я. – Поезд угробишь!
– Он сам угробится, – холодно прозвучало в ответ, – если его не остановить.
И Алешка взялся за какую-то штуку, похожую на половинку штурвала. И стал эту половинку медленно и плавно, даже как-то бережно вращать влево.
И вдруг я почувствовал, что громада состава послушно повинуется его детским рукам – поезд стал замедлять ход.
Алешка с облегчением вздохнул, потянул какой-то рычаг, нажал какую-то кнопку. Послышался нарастающий визг, и поезд еще заметнее стал снижать ход. А через некоторое время совсем остановился.
Я перевел дыхание.
Алешка встал и небрежно заметил:
– Вот и все. А теперь будем разбираться.
…Поезд стоял среди степи. Было тихо-тихо. Только где-то высоко в небе щебетала какая-то птаха. Да ласково шуршали под ветром степные травы…
Алешка выдвинул какой-то ящичек на пульте управления, достал из него специальный ключ. Потом пощелкал какими-то тумблерами, отчего на приборной доске один за другим погасли разноцветные огоньки, и сказал деловито:
– Обесточил. Пошли к папе. Мы свое дело сделали.
Мы вышли из кабины, и Алешка запер ее дверь ключом. Подумал секунду и сунул ключ в щель на стене, возле шкафчика, где замерли за стеклом какие-то стрелки.
– А это зачем? – тупо спросил я.
Алешка снисходительно улыбнулся, а потом сурово сказал:
– Поезд полон врагов, Дим.
– Каких врагов? – оторопел я.
– Коварных. Ты думаешь, все это случайно? Случайно исчез начальник? Случайно заболел помощник машиниста? А машинист случайно погулять вышел?
У меня даже голова закружилась.
– И что это значит? – заикаясь, спросил я.
– А я знаю? Пошли к папе. Он разберется.
Пожалуй, это самое верное.
Но в нашем купе нас ждал сюрприз. Мало того, что исчез начальник поезда, так еще исчез и… полковник милиции Оболенский, наш родной папочка.
Мама была в купе одна. Встревоженная, как и все пассажиры, неожиданной остановкой поезда среди Кубанских степей.
