Машина помчалась по городу и остановилась возле ворот, за которыми находилась фирма Ершикова. Так я и знал!
Алешка, не потеряв присутствия духа, рассмеялся:
– Дим! Он сейчас нас пытать станет. Чтоб мы ему его поганые сто баксов вернули. А вот фиг!
Ворота распахнулись, машина въехала во двор и остановилась у подъезда.
Хмурый парень взял нас за воротники.
– Ты что! – взвился Алешка, а я ударил парня по руке. – Руки прочь! Мы – дети Шерлока Холмса!
– Шпана подзаборная! – отважно добавил я. Когда со мной происходит такое хамство, все мое домашнее воспитание куда-то исчезает.
Хмурый парень даже немного растерялся. А водитель сказал:
– Слышь, Жучила, не выступай.
Ага, вот это и есть Жучила, бывший десантник, который заменяет Пашку при закладке мин. Очень хорошо! Мне не было страшно. Мне было злобно. Так они, эти бандюки, надоели!
Мы гордо вышли из машины, без всяких «шиворот-навыворот», и вошли в здание. Охранник с нами поздоровался – узнал, значит, а хмурый Жучила провел нас в какую-то комнату и запер на ключ, сказав:
– Сидеть молча. Не орать. Ждать.
Комната была похожа на зал заседаний. В ней ничего особого не было – ни сейфа, ни компьютера, ни телефона. Был только длинный стол, вдоль которого с обеих сторон стояли ровными рядами стулья. А в дальнем углу был еще диванчик и столик возле него.
Мы на этот диванчик уселись и стали ждать.
– Чего они хотят? – спросил я Алешку, который с живейшим интересом рассматривал помещение.
– Чего они хотят, – философски проговорил он, – они от нас не получат, Дим. Им нужен Топаз и Тимофеев в придачу. А вот это что, Дим? – и он показал на потолок, вдоль которого разместились какие-то маленькие пимпочки в несколько рядов.
– Это противопожарная сигнализация, – сказал я, думая, конечно, совсем о другом. О том, как вызволить отсюда Алешку. – Когда в комнате вдруг повышается температура до опасной точки, на пульт идет сигнал. Или включается пожаротушение.
– Душ, что ли? – Алешку, похоже, ничего больше не интересовало.
Я не успел ответить, как в двери звякнул ключ и на пороге появился во всей красе господин Ершиков. А за его спиной – два шкафа, каждый на двух ногах.
– Побаивается он нас, – шепнул мне Алешка. – Вдруг копытом в лоб получит, да?
– Вот что, детишки, – сказал этот грязный обмылок. – Мне от вас ничего не нужно. Однако я догадываюсь, что вам известно местопребывание двух козлов. Козла Тимофеева и коня Топаза…
– Что-то у вас, – сказал я, – с козлами не сходится. Вам козлы нужны или кони?
– А ты не больно шути, пацан. Вы отсюда не выйдете, пока на мои вопросы не найдете свои ответы. Где конь – раз, где козел – два?
– Что-то вы нас запутали, – сказал Алешка. – Вам козлы нужны или кони?
– Ему бабки нужны, – сказал я.
«Обмылок» взбеленился, повернулся к своей охране:
– Не поить, не кормить, курить не давать! А вдобавок выпороть.
– А я курить бросил, – сказал Алешка. – Еще в детском саду.
Хлопнула дверь, щелкнул замок.
– Попались? – спросил Алешка. – Жалко, у нас мобильника нет. Как бы сейчас мы папе позвонили, как бы сейчас сюда ворвались его крутые парни, как они их всех понесли по кочкам, да?
Он попытался пригладить свой хохолок на макушке, который возникал у него в минуты волнения. И тут же сказал, горячо так, напористо:
– Дим, я одну книжку читал…
– Рассказывать будешь? – мне не до книжек было.
– Там, Дим, – продолжил Алешка, не обратив внимания на мои слова, – один наш сыщик вперился в одну банду…
– Внедрился, – поправил я.
– Какая разница! И вот, когда его вдруг разоблачили и ринулись с ним расправляться, он, Дим, знаешь что сделал?
– Удрал?
– Удрал! По-умному. Он, Дим, заперся в комнате. Совсем как мы с тобой. – Ну, положим, мы не заперлись, а нас заперли. – А они, Дим, стали ломиться в дверь. Понял?
Конечно, понял. Чего тут не понять?
– А он знаешь что сделал? Ни за что не догадаешься! Он такой хитрый оказался…
Господи! Нашел время книжку пересказывать.
– Он, Дим, схватил стул и как его в окно ахнет!
Тут я о чем-то начал догадываться. Но, оказывается, догадался не совсем правильно.
– Ну, понятно, Лех, – сказал я. – Разбил окно и выпрыгнул.
– Он же не дурак, Дим, – с упреком сказал Алешка. – Я же тебе говорил, он хитрый. Вроде нас с тобой. Он как в окно ахнет. Стулом. Окно вдребезги. А в дверь ломятся, понял? А он взял и встал за дверью. Как они все в комнату влетят! И видят – окно разбито, Дим, в мелкие дребезги. Они сразу к окну – и за ним, вдогонку. Все, как дураки, в окно попрыгали и побежали. А он спокойно вышел в дверь. Ну, теперь-то понял? Прячься за дверь!
И, не дожидаясь моего ответа, Алешка схватил ближайший стул и, по примеру хитрого сыщика, со всего размаха бросил его в окно.
Здорово получилось! Стул разлетелся на все ножки. А они разлетелись по всем углам. Правда, оконное стекло даже не дрогнуло.
Алешку это смутило буквально на секунду. Он тут же схватил другой стул и запустил его в другое окно. Результат такой же.
И я решил ему помочь. Честно говоря, мне это понравилось.
Стульев было много. Двенадцать штук с одной стороны стола и столько же с другой. Скоро ни одного целого стула не осталось.
Мы отдышались и стали более внимательно осматривать комнату. Но ничего подходящего не нашли. Правда, на одной стене висела картина с лошадью, но Алешка сказал:
– Лошадь обижать не будем. Она не виновата. Да и бесполезно, Дим, у них тут стекла пуленепробиваемые. Давай столом попробуем, вдвоем.
Но стол нам даже приподнять не удалось – тяжелый, гад, оказался.
Странно, но на весь наш грохот никто не откликнулся. Будто тут, в этой фирме, каждый день в окна стулья бросают. Привыкли.
– Дим, – сказал неунывающий Алешка. – Я здорово придумал. Мы сейчас посидим, отдохнем и соберемся с мыслями. И что-нибудь решим.
Мы могли сесть на угловой диванчик, но мы почему-то сели на стол. Алешка начал болтать ногами.
– Хороший стол, Дим. На нашем кухонном так здорово ногами не поболтаешь, да? И мама не обрадовалась бы.
Слова о маме обострили мои опасения. И Лешка тоже озаботился.
– Дим, надо выбираться. Мама будет беспокоиться, если по телевизору объявят, что двое ее детей похищены неизвестными лицами.
Заботливый какой! Не о себе подумал. И при чем здесь телевизор? Не придет же сюда милая Корзинкина брать у нас интервью. «Как вас кормили, детки? Чем вас, детки, пороли? Ремнем или вожжами?»
