– Куда?
– В ступу. Немного полетаешь. – И Алешка с усилием повернул рукоятку.
Сначала раздался ржавый визг, потом – скрип, а потом избушка чуть дрогнула и чуть повернулась.
– Ага! – завопил Алешка. – Поворотный механизм!
Тут мне показалось, что за окном что-то мелькнуло, какая-то тень. Наверное, ворона пролетела.
– Помогай, Дим! – вопил Алешка. – Налегай.
Мы налегли вместе – избушка послушно, но со скрипом и визгом повернулась «к лесу передом» и стала, уперлась.
– Заело, – сказал Алешка. – Смазать надо.
Смазать было нечем, и мы еще разок дружно навалились на рукоятку. Бесполезно. Застряла избушка на пол-обороте.
– Фиг с ней, – легкомысленно сказал Алешка. – На обратном пути докрутим. Пошли в Шнурки.
Мы немного пожевали и запихнули остатки провизии в рюкзаки.
– Уютное местечко, – сказал Алешка, оглядывая помещение и подходя к двери. – Даже уходить не хочется.
Баба-яга его, видать, услышала: дверь на волю не открывалась. Будто ее подперли снаружи клюкой.
Я тоже подергал дверную ручку, потолкался в дверь плечом.
– Попались, – выдохнул Алешка. – Это Леший нас запер.
– Тихо! – остановил его я. – Слышишь?
Мы прислушались.
– Ворона каркает, – сказал Алешка. – Ветер шумит.
Ворона не каркала, и ветра не было. Был какой-то ровный далекий шум.
– Как машина, да, Дим?
Я кивнул, но не согласился: какая машина в зимнем лесу?
– Надо выбираться. Мне это не нравится.
– А мне нравится, – заявил Алешка. – Печка есть, продуктов у нас навалом. Зазимуем, Дим?
Еще чего! Я потолкал дверь – бесполезно.
– Утро вечера мудренее, – сказал Алешка.
– Щаз! Я ночевать здесь не собираюсь!
– А придется, – свредничал Алешка. – Растапливай печь.
День между тем клонился к вечеру. Солнце уже пряталось за деревьями. Сумерки еще не наступили, но в избушке заметно потемнело.
Пока я возился с печкой, Алешка зажег свечу и снова выложил наши припасы. Он деловито осмотрел их и, довольный, заметил:
– Не волнуйся, Дим, на недельку хватит. А потом нас найдут.
– Наши косточки? – хмыкнул я и захлопнул печную дверцу. – А кто найдет-то? Баба-яга?
– Кому надо, тот и найдет. – Алешка резал хлеб и раскладывал на него розоватые кусочки сала. – Мама, или папа, или Митёк. А может, дед Вася.
По-моему, кому надо, тот нас уже нашел. С первого дня. Или еще раньше. Мне не хотелось пугать Алешку, но я все-таки сказал:
– Тебе не страшно?
– Не-а. – Алешка задорно вонзился зубами в здоровенный ломоть и проговорил с набитым ртом: – Мне здорово! Я скучать за столом не люблю. – И он подмигнул мне: – Садись, Дим, повеселимся вместе.
Я поставил на печку чайник и сел за стол:
– А мне, Лех, невесело. Смотри, что получается. По дороге нас преследовала какая-то машина, какой-то Щелкунчик, – раз. Кто-то подпер дверь и устроил шмон во дворе – два. Кто-то запер нас здесь – это три…
Алешка вытаращил глаза, проглотил разом все, чем набил рот, и добавил:
– И сейчас кто-то делает шмон в доме Митька!
Соображает он здорово. Быстро и правильно. Но не всегда.
– Это дед Вася! – выпалил Алешка. – Он нас нарочно в Шнурки заманил. Чтобы мы надолго ушли из дома. И не мешали ему что-нибудь спереть.
Тут я с ним не согласился. Что бы он мне ни говорил, как бы ни доказывал, я никогда не поверю, что такой добрый человек Вася может так зло поступить.
– Собирайся, Дим. Надо срочно домой бежать.
Но собирать, собственно, было нечего. На столе не осталось ни крошки наших припасов.
– Немножко не хватило на неделю, да? – поддразнил я Алешку.
Но тот не растерялся:
– Это ты, Дим, очень много ешь. От страха. У меня, Дим, тоже, когда я волнуюсь, аппетит подскакивает.
Однако мы совсем в этой горячке забыли, что идти-то нам некуда. Мы надежно заперты, дверь не открывается, избушка не вращается.
– В окно, Дим!
Я ничего не ответил, только плечами пожал – окошко было величиной со школьную тетрадку, даже Алешка в него не пролезет.
– Слушай, Дим, – сказал он. – А может, никто нас не запирал, а? Может, у этой избушки на куриных ножках механизм такой, с предохранителем.
– Чего? С каким предохранителем?
– Для безопасности. Чтобы на ходу из нее не выпрыгивали. Она, когда вертится, то дверь у нее запирается автоматически. – Леха почесал голову. – Надо ей задний ход дать.
Ничего я не понял, но согласился. Алешка взялся за рукоятку механизма:
– Чеши репу, Дим, и читай стишок. Только наоборот.
Объяснил. Но я послушался, уж больно хотелось поскорее выбраться из этого капкана.
– Избушка, избушка, стань к лесу передом, ко мне – задом.
Алешка налег на рукоятку. Скрежет, скрип – пошла телега!
– Стоп! – скомандовал Алешка и метнулся к двери.
Она послушно распахнулась, я подхватил рюкзаки и поскорее выскочил вслед за Алешкой на волю.
На воле уже смеркалось. Но тропа была еще хорошо видна, вот только сказочные фигуры в наступающей тьме казались не милыми и забавными, а таинственными и угрожающими. И казалось, что они потихоньку, незаметно двигаются к нам. Будто окружают. Хотя – точно – стояли на месте. И ворона, напугавшая нас, тоже вернулась на свое место – раскачивалась на ветке ближайшей ели. Словом, все было на своих местах – снежные скульптуры, деревья, ворона, избушка. На месте только не было… наших лыж…
– Удираем! – сказал я. – Пешком.
– Бегом! – добавил Алешка.
И мы дунули по тропе. И мне показалось, что все снежные сказочные фигуры молча бросились за нами вдогонку.
Мы добежали до развилки, а здесь пошли шагом – запыхались сильно.
– Дим! – вдруг сказал Алешка. – Лыжи!
Точно! Возле бравого снеговика торчали наши лыжи, воткнутые в снег. А рядом – лыжные палки.
Не раздумывая, мы похватали их, нацепили и помчались по все более темнеющему лесу.
Я шел впереди. Выбирал дорогу, чтобы идти по нашей лыжне. И вдруг что-то показалось мне странным. Лыжня была какой-то не такой. Тройной она была. Две лыжи как лыжи, а между ними – третий след.
И тут мне сразу вспомнился шум, который мы слышали в избушке. И все стало, к сожалению, ясно.
Это были следы зимнего мотоцикла по кличке Буян.
