Весть о гибели возлюбленного дошла до Зои Федоровой 1 января 1943 года. Поэтому тот день не мог стать для нее праздничным, и Зоя отменила все свои встречи. А спустя два дня ей пришлось присутствовать на похоронах любимого человека в Рассказово. Вернувшись в Москву, она в течение нескольких дней находилась в прострации. И только благодаря друзьям понемногу пришла в себя. И жизнь постепенно вошла в свое прежнее русло. А тут еще и агентурная работа помогла если не забыть, то хотя бы отвлечься от горьких мыслей о погибшем любимом. Ведь они оба служили своей Родине и каждый на своем посту старался приблизить конец этой страшной войны. И хотя американцы тогда считались нашими союзниками, однако людям, которые видели ситуацию изнутри (а агент «Зефир» именно так ее и видел), было понятно, что этот союз не может быть долговечным. Социализм и капитализм не могли долго находиться в одной упряжке – это было очевидно.
Когда в августе 1943 года посольство США (как и другие диппредставительства) в полном составе вернулось из эвакуации в Москву, Зоя Федорова была там практически своим человеком. Ведь она являлась не только популярной актрисой, но еще и прекрасно знала американское кино, восхищаясь им так искренне, что это невольно располагало к ней сотрудников американского посольства. Поэтому даже очередной новый посол, прибывший в Москву поздним летом 43-го, – Аверелл Гарриман – проникся к Зое особым доверием. Нет, все-таки талант располагать к себе людей был заложен в ней от рождения. Что особенно должно было цениться ее кураторами из 2-го управления (контрразведка) НКВД СССР во главе с Павлом Федотовым. Агент «Зефир» был «пристегнут» к 7-му отделу, который вел оперработу в посольствах, иностранных миссиях и с иностранными подданными (в том числе, кстати, и с журналистами вроде Генри Шапиро).
Судя по всему, агенту «Зефир» было вменено в обязанность проникнуть в святая святых – американское посольство и в среду тамошних разведчиков, которые группировались вокруг военного атташе – кадрового разведчика. Отметим, что из трех американских послов, которые работали в Москве в 1942–1946 годах, сразу двое были военными. Это адмирал Уильям Стэндли (1942–1943) и Уолтер Смит (1946–1949; он же станет Директором Центральной разведки и главой ЦРУ США (1950–1953).
Не стоит строить иллюзий относительно того, что США и Англия, будучи союзниками СССР во Второй мировой войне, исходили в своей деятельности исключительно из дружеских побуждений. Вспомним, что после августа 1939 года точно таким же союзником СССР была и гитлеровская Германия. Однако договор о дружбе только активизировал тайную войну между спецслужбами двух дружественных государств. Та же история была и с отношениями США и Великобритании с СССР. Хотя был момент (после разгрома немцев под Москвой), когда ситуация на какое-то время клонилась в лучшую сторону. И в конце мая 1942 года СССР и Англия даже заключили договор о дружбе, после которого в Кремле надеялись, что открытие второго фронта не за горами. Однако медовый месяц англосоветского союза продлился недолго. Второй фронт союзники открывать не захотели, что подлило масло в костер взаимного недоверия. И война спецслужб разгорелась с новой силой. Советская контрразведка обложила оба посольства (они вернулись из Куйбышева в Москву в середине 1942 года) своей агентурой, чтобы иметь полную информацию о настроениях не только в дипмиссиях, но и в Вашингтоне и Лондоне. Например, во второй половине 1942 года наша контрразведка взяла в разработку самого руководителя военной миссии США в Москве бригадного генерала Филиппа Файмонвилла (он возглавлял военную миссию в СССР дважды: в 1934–1939 и 1941–1943 годах). С помощью вошедшего в его окружение агента удалось выяснить генерала и снабжать его дезинформацией. Кстати, имя этого агента до сих пор не рассекречено. А почему бы не предположить, что это был… агент «Зефир»? Ведь он стал вхож в среду американских дипломатов именно во второй половине 42-го. К тому же Файмонвилл питал слабость к актерской среде, заводя знакомства в ней практически с первых дней своего пребывания в СССР (в основном это были балерины Большого театра и актрисы с «Мосфильма»). А приехал он к нам еще в середине тридцатых и стал невольным виновником ареста и осуждения на длительный срок будущего знаменитого советского актера Георгия Жженова. Вот как последний описывал это много лет спустя:
«…16 июля 1937 года вся наша киногруппа (речь идет о фильме „Комсомольск“. – Ф. Р), во главе с режиссером Герасимовым С. А., выехала из Москвы на Восток.
За шесть суток пути скорого поезда „Москва – Владивосток“ все пассажиры, естественно, перезнакомились друг с другом.
Артисты – народ веселый, всегда вызывающий к себе повышенный интерес и внимание окружающих. Тем более среди нас были уже знаменитые, популярные артисты: Николай Крючков, Петр Алейников, Иван Кузнецов и другие. Все мы были молоды, беззаботны – шутили без конца, смеялись, играли в карты, пели песни, дурачились – одним словом, всю дорогу до Хабаровска веселили не только себя, но и всех, кто охотно посещал нашу компанию.
Среди поездных знакомых, ехавших с нами в одном вагоне, был американец Файмонвилл.
Он ехал во Владивосток встречать какую-то делегацию своих соотечественников.
Файмонвилл, как и остальные пассажиры вагона, не только терпел шум, производимый нашей компанией, но и сам охотно принимал участие во всех наших дурачествах и играх. К тому же Файмонвилл прекрасно говорил по-русски.
Нам безразлично было – американец он, негр или папуас! Иностранцев мы рассматривали исключительно с точки зрения наличия хороших сигарет.
В Хабаровске мы распрощались с нашими попутчиками, поскольку дальнейший наш путь лежал по Амуру, пароходом.
Вторая „преступная“ встреча с Файмонвиллом состоялась через полтора месяца в Москве, на вокзале, в день возвращения нашей киногруппы из экспедиции. Файмонвилл с этим поездом встречал кого-то и, увидев нас, поздоровался, и мы в ответ шумно, со смехом приветствовали его, как старого знакомого.
И последний раз я видел Файмонвилла через несколько дней в Большом театре, на спектакле „Лебединое озеро“. Со мной были мои друзья – Вера Климова и ее муж Заур-Дагир, артисты Московского театра оперетты. В антрактах мы разговаривали с ним о балете, об искусстве вообще, курили сигареты (его сигареты).
Прощаясь в этот вечер с Файмонвиллом, я пожелал ему здоровья, поблагодарил за внимание, сказал, что уезжаю домой, в Ленинград, короче говоря, как можно вежливее дал понять, что эта встреча с ним последняя. На мои дипломатические зигзаги он ответил: „Пожалуйста. Вы не первый русский, который прекращает знакомство без объяснений. Поступайте как вам угодно, – хотя я и не понимаю этого“.
Что я ему мог ответить? Что иностранцев мы боимся как черт ладана? Что в стране свирепствует шпиономания? Что люди всячески избегают любых контактов с ними, даже в общественных местах, на людях, в театрах?.. Я предпочел промолчать.
Вот и все мое знакомство с этим человеком. Никогда больше я его не видел и ничего о нем не слышал.
Прекратил знакомство не потому, что убедился в преступных намерениях этого человека, – Файмонвилл не давал ни малейшего повода заподозрить его в злом умысле, он всегда был вежлив, тактичен и никогда не касался в разговоре никаких тем, кроме общих разговоров об искусстве, кино и театре.
