И без умолку болтал. В основном задавал вопросы. Мальчишка впитывал информацию как губка. В области знаний он был совершенной черной дырой. Он почти ничего не знал об окружающем мире; все, что я ему рассказывал, становилось для него настоящим открытием. Эм-Эм смотрел на меня как на кладезь премудрости. Думал, что я — самый лучший из всех людей на Земле. Не помню, чтобы кто-нибудь еще так ко мне относился. Не скажу, что мне было неприятно. Даже наоборот. И более того — как ни странно, хотелось соответствовать его ожиданиям.
А еще процедуры и его нескончаемая болтовня отвлекали меня от тоски по дискеткам. Но не до конца. В общем, не знаю, как бы я прожил первые несколько дней, если бы не он.
— Ты так и не рассказал, откуда узнал, что кто-то натянул молекулярную проволоку у моей двери, — сказал я на третий день, когда он подключил мне к затылку костный стимулятор. Прибор тихо жужжал, заглушая все посторонние шумы.
— В подземке мы все время так делаем.
— Да, ты мне говорил, но не сказал зачем.
— Крысы.
— Объясни!
— Мы натягиваем ее, где они бегают, и у нор, совсем как… — Он вдруг замолчал.
Совсем как люди из «Невронекса» поступили со мной.
Он явно смутился, и я поспешил увести разговор в более безопасное русло:
— Наверное, вы охотитесь на крыс, чтобы они не добрались до ваших запасов еды?
— Хм. Крысы и есть еда в подземке.
Внутри у меня все сжалось.
— Понятно. — Я решил, что пора сменить тему. — Кстати, что означает твое имя — Эм-Эм?
— Маленький мальчик.
В горле у меня пересохло.
— Ага!
После этого нас навестило официальное лицо: охранник жилого комплекса. Я узнал его по форме и по сонному лицу с тяжелыми, полуопущенными веками. Он уже сто лет охраняет наш комплекс.
— Вы — Зигмундо Дрейер? — спросил он с порога после того, как отпер дверь запасным ключом. Он не сводил взгляда с металлической скобки у меня на шее.
— Да, а в чем дело?
— К нам поступила жалоба на странный запах, который идет с вашей стороны коридора.
— Правда? Какого рода запах?
— Сказали, пахнет так, как будто здесь кто-то умер.
Кровь застыла у меня в жилах.
— Принюхайтесь сами. Чувствуете что-нибудь?
Он покачал головой:
— Нет. Ничего.
— Кто жаловался?
Я заранее знал, что он ответит, просто хотел убедиться окончательно.
— Он не назвался.
Так я и думал.
— Установите его личность, — посоветовал я.
Охранник улыбнулся, шутливо отсалютовал мне рукой и ушел.
— У нас неприятности.
— Неприятности? — переспросил Эм-Эм.
Я начал рассуждать вслух — иногда мне так лучше думается. Решил поделиться с беспризорником своими соображениями.
— Жалоба поступила не от психа и не по ошибке. Кому-то очень важно узнать, почему до сих пор не объявили о моей смерти.
— Откуда они знают, что вы не объявили? — От напряжения он наморщил физиономию. — И откуда они узнали, где вы живете, перед тем, как натянули проволоку?
Я показал ему большой палец на правой руке.
— В нашем обществе все строится на безналичных расчетах. Все очень легко и просто, но всякий раз, когда настоящий берет деньги со счета, он должен оставлять массу данных о себе: имя, адрес, кредитная история. Несомненно, те, кто пытался меня убить, влезли в Центральную базу данных и стали искать там официальное подтверждение факта моей смерти. Естественно, они ничего не нашли. Логично было предположить, что мой труп, никем не обнаруженный, разлагается в квартире, вот и науськали охранника, чтобы он все для них разузнал. Если завтра моя фамилия не появится в списке умерших, они вернутся, чтобы доделать начатое.
Я не знал, что делать. Был еще слишком слаб, чтобы сражаться, но и в больницу возвращаться не хотелось.
Внезапно Эм-Эм очень разволновался.
— Думаешь, они придут сюда? Правда, еще раз?
— Так поступил бы я на их месте. Но не беспокойся. — Я говорил уверенно, хотя никакой уверенности не испытывал. — Мы просто покрепче запрем дверь и подождем, пока я не поправлюсь окончательно.
— А если они взорвут дверь?
О такой возможности я не подумал.
— Произведут много шума.
Я старался говорить уверенно, но если они охотятся на меня всерьез, то вполне могут так поступить: вырядятся в голокостюмы, вломятся ко мне в квартиру, обстреляют меня из бластера и смоются.
— Плохо-плохо, сан! — Эм-Эм безостановочно расхаживал взад и вперед. Его выговор ухудшался с каждой минутой. — Плохо-плохо! — Он развернулся и кинулся прочь из квартиры.
— Эй! Ты куда?
— Вы остаетесь, сан. Я ухожу. Надо уходить. — И он ушел.
Я думал, он скоро вернется, но стемнело, а он не объявлялся. Впервые после возвращения из больницы я пропустил две процедуры. Наконец стало поздно, мне захотелось спать, и я лег в постель.
Но заснуть не удалось. Я все время просыпался и думал, как правильно я поступал, все время живя один. Стоит кому-то поселиться с тобой — и ты незаметно привык. И что потом? При первых же признаках неприятностей твой спутник тебя бросает! Надо было соблюдать осторожность. Все происходящее сводило меня с ума. Мне не было обидно. Я просто разозлился.
Потом, ночью, мне показалось, будто за дверью что-то шуршит. Я сделал дверь прозрачной, надеясь увидеть за ней Эм-Эма, но оказалось, что в коридоре пусто. Возможно, просто показалось, решил я. И потом, я ведь дал Эм-Эму ключ. Ему не нужно возиться у двери.
Все происходящее очень нервировало меня. Я решил остаток ночи провести в кресле. Дверь оставил прозрачной. Обычно, когда я пытаюсь уснуть, свет из коридора раздражает, но сегодня он успокаивал.
Позже я проснулся, услышав скрип открываемой двери. Бледнолицый носатый тип, который неделей раньше натянул у моей квартиры молекулярную проволоку, стоял на пороге. Из-за его спины выглядывала рыжая лаборантка. Оба разглядывали меня, выпучив глаза от изумления.
— Ты живой! Просто невероятно!
Я почувствовал себя полураздавленным тараканом в луче прожектора. Однако сил на то, чтобы что-то делать, не было. Я не мог оторвать взгляда от куска пластика в руке рыжей. Во рту у меня пересохло.
— Откуда у вас мой ключ?..
Бледнолицый осклабился:
— Твой маленький приятель продал его нам за еду.
Внезапно страх исчез, сменившись приступом острой тоски. Эм-Эм продал меня за еще один соевый обед. Пока бледнолицый пропускал в комнату лаборантку, я понял, что больше не боюсь смерти. Я слишком устал, слишком ослаб. Мне надоели неприятности. И разочарования. Я устал от всего. И ждал смерти почти с радостью.
