Следы твои теряются в сумерках, я сделала еще шаг – вот она, обезглавленная птица, сколько у тебя их было – три? А что потом? Я знаю, если мне не разгадать тебя, мне тоже придется исчезнуть, растаять, испариться. Я вижу твою спину, нервную и худую, ты сходишь с тротуара, огибаешь каменную ограду; откуда здесь столько хризантем? Они серые, тусклые, как зола. Я ступаю по ним, по хрупким серым цветам… Цвета золы…»
Полина уткнулась подбородком в грудь, приоткрыв рот, задышала глубоко и печально. Рука обмякла и сползла с дивана, ладонь медленно раскрылась, словно в ожидании подаяния.
Утро среды брызнуло ярким светом, растеклось фальшивым венецианским стеклом по паркетным доскам гостиной. Полина удивленно огляделась, опустила ноги на пол. Спина затекла, Полина потянулась – она так и проспала всю ночь одетой на горбатом диване. Встала, громко топая по ступенькам, быстро поднялась наверх, распахнула дверь в спальню. Вчерашний страх сменился злой решимостью.
– Мисс Рыжик? – Вера Штаттенхаммер удивленно отозвалась после третьего гудка. – У вас в среду, по-моему…
– Нет занятий, нет, – перебила Полина. – Я не по этому поводу звоню.
– Чем могу помочь? – чопорно спросила Сахарная Вера.
– Лорейн Андик… – медленно начала Полина, ей показалось, на том конце возник вакуум – ни звука. – Которая преподавала тут до меня… Я хотела бы с ней связаться… – В трубке звенело космическое безмолвие. – В мае выпускные экзамены, мне нужно знать, какой материал она давала классу, в каком объеме… Вы меня слышите, мисс Штаттенхаммер? Але?
– Да, – выдавила Вера. – Да, да, – она поперхнулась и закашлялась.
– У вас же есть в файле ее адрес, мобильный телефон? У вас есть ее файл?
– Да… Но…
– Я записываю, мисс Штаттенхаммер, – жестко сказала Полина, щелкнула шариковой ручкой, ища, на чем бы записать. Под рукой ничего не оказалось, Вера на том конце, пошуршав бумагами, начала диктовать цифры.
– Сейчас, секунду… – Полина сняла со стены календарь Босха, быстро начала записывать. – Так, тридцать семь, пятнадцать, да?
Вера тусклым голосом повторила номер и повесила трубку. Это был нью-йоркский телефон, Полина быстро набрала, закусив губу, стала считать гудки.
– Номер, по которому вы звоните, отключен и более не обслуживается, – произнесла механическая женщина на том конце. – «Белл Атлантик», старейшая компания Америки, мы предоставляем своим клиентам отличный сервис и низкие тарифы. – Женщина-робот щелкнула и отключилась. Пошли короткие гудки.
Полина с минуту слушала гудки, потом, решившись, набрала номер Колумбийского университета.
– Соедините меня, пожалуйста, с факультетом международных отношений.
– С деканатом или кто-то конкретный нужен?
– Профессор Саймон Лири. – Полина произнесла имя легко, даже сама удивилась.
В трубке снова пошли гудки, Полина нервно чирикала ручкой по календарю – получались мохнатые спирали, похожие на мотки черных ниток.
– Ассистент профессора Лири слушает, – наконец отозвалась девица с сильным бруклинским акцентом.
Полина растерялась, она думала, что трубку возьмет Саймон.
– Добрый день, могу я поговорить с профессором Лири?
– Профессор на другой линии. Вы подождете или перезвоните попозже?
– Подожду, если можно.
– Без проблем. – Девица отключилась, из телефона потекла сладкая мелодия тенор-саксофона. Полина продолжала чирикать ручкой по обложке календаря. Во рту стало солоно – Полина прикусила губу до крови. Саксофон примолк, но тут же сладострастно заныл по новой. Закончилась и эта композиция, началась другая, еще более томительная и тоскливая.
Полина раскрыла календарь на январе, пролистала до марта, стала разглядывать репродукцию «Музыкального Ада»: тут чернильное небо было исполосовано рыжим пламенем, огонь отражался в озере, багряном, как кровь. На арфе был распят грешник, на ягодицах другого оттиснуты ноты псалма, который исполнялся хором грешников под управлением капельдинера с рыбьей мордой.
Полина видела оригинал в Мадриде, «Сад земных наслаждений», в музее Прадо. Это была то ли правая, то ли левая створка триптиха. На переднем плане кролик тащил окровавленную жертву, привязанную к шесту, по замерзшему озеру скользили грешники, один несся прямо к полынье с черной ледяной водой.
Полина перевернула лист – август был иллюстрирован почти идиллической центральной частью триптиха. Нежно-розовые фигурки мужчин и женщин играли с птицами и зверями, лакомились гигантскими ягодами, понуро совокуплялись.
У Полины затекла рука, горело ухо. Неуемный саксофон начал новую мелодию. В сетке сентября была отмечена первая и последняя неделя, перевернув на октябрь, Полина снова нашла пометки. Она раскрыла ноябрь, тут саксофон оборвал свое нытье на полуноте.
– Слушаю! – профессорский голос показался не просто знакомым, а почти родным. Полина растерялась, палец нащупал кнопку отбоя.
– Да! Я слушаю! – требовательно произнес профессор. – Говорите!
– Саймон, – Полина почти промямлила, смутилась, со злостью стукнула по колену кулаком. – Саймон, это Полина.
– Да, я узнал. – Она почти увидела, как профессор откинулся в кресле, ухмыляясь и вытягивая ноги в итальянских ботинках вишневой кожи. – Узнал… Полина. Ну как ты живешь, Полина?
Мысли перемешались, она не знала, с чего начать, она вдохнула и быстро заговорила:
– Саймон, я в Данциге, это Теннесси, дыра редкая, но не в этом дело, тут до меня работала Андик, Лорейн Андик, она тоже из Колумбийского, я ее не помню по университету, она тоже литературу преподавала… В смысле – тут, в этом чертовом Данциге преподавала литературу. А теперь я…
– Ну а я тут при чем? – Голос стал плоским и холодным. Полина увидела серые безразличные глаза, морщину между бровей.
– Я просто подумала, – она старалась говорить быстрей, боясь, что не успеет, что профессор перебьет, бросит трубку. – Может, она звонила тебе отсюда, скажи мне, что ты знаешь. Это очень, очень важно!
– Я не понимаю… – он начал, но Полина перебила его.
– Она исчезла! Пропала! На чердаке мертвый енот… Скелет и корм собачий в миске. Понимаешь? – Полина чувствовала, что Саймон вот-вот положит трубку. – Тут какая-то еще волчица, которую сожгли, Колинда (Господи, что я несу! Ну заткнись же ты, дура!), мне дрозда с отрубленной головой подкинули, и вообще, это не город, а какая-то секта…
– Если ты немедленно не… – строго сказал Саймон, и Полина тут же замолкла.
– Я не знаю, с какой целью ты мне звонишь… – начал профессор.
– Мне нужно узнать, где она, что с ней случилось! Если только она…
Саймон перебил ее:
– Я не знаю, зачем ты мне звонишь. – Он сделал паузу, проверяя Полинину сдержанность. – Не знаю и знать не желаю. – Еще пауза. – Так вот, я хочу, чтоб это было в последний раз. Ты поняла?
