– Лучше раньше, чем позже! В любом случае…
Что там в любом случае, Полина не узнала – во входную дверь заколотили с полицейской настойчивостью.
– Что это? – испуганно спросила мать.
– Это почта – бегу открывать! – крикнула Полина. – Все, целую. С Рождеством!
Негр-почтальон с выпученными желтоватыми глазами улыбнулся, небрежно взял под козырек, на голове у него был пробковый шлем.
– Мэм, счастливого Рождества! Вот тут распишитесь.
Он сунул ей какую-то штуковину, похожую на детскую электронную игрушку, Полина нацарапала свою подпись в углу экрана. Почтальон проверил, одобрительно кивнул и, гремя рыжими строительными башмаками, прихрамывая, побежал к фургону. Полина, ничего толком не поняв, сделала шаг на крыльцо. Там стояла елка. Настоящая, пушистая, с синеватым восковым отливом длинных иголок. Полина зачем-то дотронулась до колючих веток, провела рукой, понюхала пальцы. Пахло свежей хвоей. Почтовый фургон зарычал, развернулся, лихо скрипнув резиной, и покатил в сторону центра. Полина недоуменно проводила его взглядом до поворота.
Елка была невысокая, футов пять, на железной крестовине, выкрашенной красной краской. Из-за елки выглядывал бок почтовой коробки с надписью «хрупко».
Полина ухватила дерево за ствол, иголки щекотно кололи лицо, она, зажмурясь, толкнула дверь и внесла елку в комнату. Коробка, вопреки солидным размерам, оказалась вполне подъемной. Нетерпеливо разодрав ногтями упаковочный крафт, раскрыла коробку. Сверху был насыпан розовый пенопласт, похожий на хлопья воздушной кукурузы. Сунув руки в розовый попкорн, нащупала жесткий угол, вытащила. Это была упаковка елочных украшений – шары, красные и золотые. Снова нырнув в розовое по локоть, она достала коробку с гирляндой разноцветных лампочек, похожих на леденцы – малиновые, лимонные, за ней – золотого ангела на макушку. С самого дна вытащила увесистую продолговатую коробку желтого цвета – в ней оказалась бутылка шампанского.
Полина, румяная, с потными висками, обеими руками нетерпеливо шарила в упаковочной трухе, азартно раскидывая розовый мусор по всей комнате. Кто прислал? Не родители – это точно. Может, ученики? Вряд ли. Полине очень хотелось наткнуться на открытку, изящную, без пестрых выкрутасов, просто белый прямоугольник с золотым обрезом, на нем немногословное поздравление, сдержанное, с юмором, но без шуток, внизу уверенная мужская подпись: «Директор школы Герхард Галль». Нет, без директора, просто «Герхард». В коробке было пусто.
На кухне, вздрогнув, тоскливо забормотал холодильник. Полина поднялась, отнесла шампанское, не вынимая из коробки, сунула на полку рядом с бутылью рыжего сока. Вернулась, свет включать не хотелось. Она опустилась на колени, ползая по сумрачной гостиной, стала собирать розовый мусор обратно в коробку.
Закончила, устало села на пол. В комнате пахло лесом. Полина уныло оглядела пестрые упаковки с шарами, ангел мерцал золотым крылом сквозь прозрачный пластик коробки, темный силуэт елки чернел затейливым узором на фоне вечернего окна. Там, за рамой, уже кончился день, в нижнем правом углу еще тлело что-то похожее на нарыв, а в верхнем, на идеальном ультрамариновом фоне тускло засветилась ранняя звезда.
Полина старательно наряжала елку. Аккуратно развесила тяжелые шары, гирлянды лампочек, пристроила золотого ангела на макушке. В памяти промелькнули прежние елки: тонкие стеклянные сосульки, серебряные бубенцы, ватный Дед Мороз, настоящий, русский – бабушкина находка на блошином рынке, печеный гусиный дух с антоновской кислинкой, плывущий из кухни.
Дотянув провод до розетки, включила огни. Комната наполнилась тусклым мерцанием, разноцветным и таинственным. Пятясь, Полина отошла к двери и застыла, в горле встал ком, вниз по щеке скользнуло щекотное и горячее. Она вытерла лицо ладошкой, выпрямилась и, закусив нижнюю губу, прошептала неизвестно кому:
– Спасибо, спасибо…
22
Каникулы закончились, в новогоднюю ночь налетела гроза, лихая, летняя, какие случаются на юге в конце августа, с хлестким косым ливнем, пушечным громом и непрерывными сполохами молний. Одна, в руку толщиной, саданула прямо в центр кладбища, вся округа вспыхнула страшным голубым светом, небо вздрогнуло и в тот же миг треснуло с таким грохотом, что Полина отскочила от окна. В углу протек потолок, сначала потемнел и набух, а под конец весело закапал, пришлось возиться с ведрами и тряпками до часу ночи. Елка грустно моргала разноцветными лампочками в пустой гостиной, шампанское так и осталось в коробке мерзнуть на полке холодильника, Полина, уже в кровати, вспомнила бабушкину присказку: «Как встретишь Новый год, так весь год и проживешь».
Что могли означать мокрые тряпки и эпическая гроза, Полина так и не решила, но во сне она каталась на велосипеде по берегу моря. Гнала вовсю по тугому мокрому песку, даже слышала писк чаек, хотя самих птиц видно не было, потом, с неожиданной бесшабашностью (в хороших снах бывает эдакая лихая уверенность в собственной неуязвимости), резко крутанула руль и направила велик на глубину, но тонкие шины продолжали скользить по поверхности волн.
Она крутила педали, вода под колесами темнела, яркая бирюза постепенно налилась малахитовой хмарью, дюны за спиной вытянулись в слюдяную полоску, некто без особой фантазии воткнул в берег пару чахлых пальм. Азарт сменился тревогой, толща хмурой воды под ногами пугала, колеса стали пробуксовывать, вязнуть, словно в сыром песке, педали черпать воду. Полина начала погружаться. Отчаянно налегая на педали, она поняла, что это не спасет, надо плыть. Хотела соскочить с седла, но оказалось, что ладони приклеились к рулю, а ноги намертво приросли к педалям.
Под ней клубилась бездна, медленно ушли под воду и тускло мерцали спицы, стальные обода колес, вот погрузился руль, вода дошла до подбородка. Полина жадно вдохнула и опустилась в бутылочную мглу. Утонуть оказалось не больно, она тихо скользила все глубже и глубже, подняв голову, увидела, как солнце, став тусклой звездой, постепенно погасло. Тьма сгустилась, вода стала тягучей, как кисель. Света не было, какие-то громоздкие тени ворочались рядом, задевая ее скользкими боками. Полина ощутила вдруг тоску, нестерпимую, как ожог. Ей захотелось выть, кричать, позвать кого-то на помощь, но рот не открывался, губы намертво слиплись, и она продолжала лениво падать все глубже и глубже.
К утру второго января дождь все-таки закончился, в рваные дыры серых туч осторожно выглянуло голубое небо, Полина крадучись вела свой «Форд» по затопленным по колено улицам Данцига. Город напоминал Венецию, впрочем, она там никогда не была, но сама мысль казалась ей забавной и романтичной: плеск весла, гондольеры, серенады. Но главное – велосипедный сон был растолкован.
Класс поредел наполовину, Полину подмывало отменить занятия. Решив посоветоваться, она пошла к директору. Кабинет Герхарда был заперт, Полина постучала к секретарю, Веры тоже не оказалось, но дверь к ней была открыта. Полина заглянула, рядом с письменным столом ядовито желтели резиновые сапоги миссис Штаттенхаммер. Аккуратная Вера подстелила под них свежий номер «Данцигского Вестника».
