Кроме них, в вагоне ехало несколько бедно одетых женщин, пара-тройка других пассажиров, возможно, мелких местных лавочников, и молодой человек, который держался в сторонке. Именно этот человек нас и интересует. Присмотритесь к нему получше, ибо он того стоит.
Выглядит он свежо, особенным ростом или статностью фигуры не отличается, и с виду ему немногим более тридцати. Из-за стекол очков поблескивают большие серые добрые, но проницательные глаза, которыми он время от времени, помаргивая, с любопытством озирает людей вокруг себя. Легко можно понять, что по натуре он открыт, скорее всего, общителен, дружелюбен со всеми, кто его окружает. Любой, едва взглянув на него, сразу скажет, что рядом с человеком с такой располагающей улыбкой и живым умом никогда не почувствуешь себя скованно или не уверенно. Но тот, кто присмотрится к нему внимательнее, заметит и твердый обвод скул, и строгую линию губ, и поймет, что на самом деле он совсем не так прост и что, в какое бы общество ни попал этот приятный темноволосый ирландец, он непременно оставит в нем свой добрый или недобрый след.
Попытавшись пару раз заговорить с сидящим рядом шахтером и не услышав в ответ ничего, кроме нескольких коротких неприветливых фраз, путешественник угрюмо замолчал и стал смот реть в окно. Пейзажи, на которые пал его взгляд, не были живописными или радостными. В сгущающихся сумерках на склонах холмов пульсировали красными точками горнила. Повсюду были видны огромные шлаковые и угольные горы, над которыми возвышались копры шахт. Иногда мимо проплывали группки жмущихся друг к другу убогих деревянных домишек с тускло освещенными окнами, и все многочисленные полустанки, которые проезжал поезд, были запружены их чумазыми обитателями.
Железорудные и угольные долины Вермиссы – не место для праздных или изнеженных. Здесь повсюду видны мрачные следы безжалостной борьбы за выживание. Здесь нет таких, кому живется легко. Работа здесь тяжелая, и выполняют ее люди сильные и грубые.
Молодой путешественник всматривался в безрадостный пейзаж за окном с отвращением и интересом, что свидетельствовало о том, что в этих краях он впервые. Время от времени он доставал из кармана толстый конверт, вынимал из него письмо, читал и делал на его полях кое-какие заметки. Один раз откуда-то из-за спины он достал предмет, который никак нельзя было ожидать увидеть в руках такого приятного с виду молодого человека. Это был флотский револьвер самого крупного калибра. Когда он повернул его наискосок к свету, в барабане блеснули медными капсюлями патроны – револьвер был полностью заряжен. Он быстро вернул оружие в потайной карман, но не раньше, чем на него обратил внимание рабочий, сидевший на соседней скамье.
– Ого, приятель! – воскликнул шахтер. – Я вижу, ты хорошо подготовился.
Молодой человек неловко улыбнулся.
– Да, – сказал он. – В тех местах, откуда я еду, такие штуки иногда бывают очень кстати.
– Откуда ж ты к нам пожаловал?
– Из Чикаго.
– В наших краях впервые?
– Да.
– Здесь эта игрушка тебе тоже может пригодиться, – заметил рабочий.
– В самом деле? – несколько оживился молодой человек.
– Ты что, не слыхал, что тут творится?
– Нет, ничего такого не слышал.
– Надо же, а я думал, в стране только об этом и болтают! Ну ничего, скоро ты все узнаешь. Так что тебя привело к нам?
– Говорят, здесь всегда есть работа для того, кто не боится руки мозолить.
– Ты состоишь в союзе?
– Конечно.
– Ну, тогда, я думаю, без работы не останешься. Друзья у тебя есть?
– Пока нет, но я знаю, как их найти.
– Это как же, интересно?
– Я член Великого Ордена Свободных Тружеников. В каждом городе есть своя ложа, а там, где есть ложа, я всегда могу найти друзей.
Это признание произвело неожиданное впечатление на его попутчика. Он с подозрением оглянулся на остальных пассажиров. Шахтеры все еще шушукались, двое полицейских дремали. Мужчина подсел ближе к молодому путешественнику и протянул ему ладонь.
– Держи, – сказал он.
Они пожали руки.
– Вижу, ты говоришь правду, – сказал рабочий, – но всегда неплохо и проверить.
Он поднял правую руку и прикоснулся к правой брови. Путешественник тут же поднял левую руку и прикоснулся к левой брови.
– Темные ночи неприветливы, – произнес рабочий.
– Да, для странников в чужом краю, – ответил сероглазый ирландец.
– Этого хватит. Я брат Сканлан, ложа 341, долина Вермиссы. Добро пожаловать в наши края.
– Спасибо. Я брат Джон Макмердо, ложа 29, Чикаго. Владыка – Дж. Х. Скотт. Но я рад, что сразу же встретил брата.
– Вообще-то, нас тут много. Нигде в Штатах Орден так не процветает, как здесь у нас в Вермиссе. Но ты, я вижу, парень хваткий, нам такие нужны. Скажи, а что же ты в Чикаго без работы остался, если ты член союза?
– Работы было полно, – ответил Макмердо.
– Почему же уехал оттуда?
Макмердо кивнул в сторону полицейских и улыбнулся.
– Я думаю, что эти ребята тоже хотели бы это узнать.
Сканлан понимающе хмыкнул.
– Что, проблемы? – спросил он, понизив голос.
– Большие.
– Каталажка светит?
– Даже хуже.
– Неужто ты пришил кого?
– По-моему, нам еще рано обсуждать такие вопросы, – сказал Макмердо с видом человека, который понял, что сболтнул лишнее. – Я уехал из Чикаго, и у меня были на то причины. На этом все. А с чего тебя это так интересует? – Его свинцовые глаза неожиданно зло блеснули за стеклами очков.
– Да все в порядке, приятель, я не хотел тебя обидеть. Нашим ребятам все равно, что ты там натворил. Так куда ты путь держишь?
– В Вермиссу.
– Это через две остановки на третью. Где ты остановишься?
Макмердо достал конверт и поднес его к грязной масляной лампе.
– У меня тут записано… Джейкоб Шафтер, Шеридан-стрит. Эту гостиницу посоветовал мне один знакомый в Чикаго.
– Такой не знаю. Но я в Вермиссе редко бываю – сам-то я живу в Хобсонс-пэтч. Как раз подъезжаем. Знаешь что, перед тем, как мы распрощаемся, я хочу тебе кое-что посоветовать. Если в Вермиссе возникнут неприятности, иди сразу в Дом Союза к боссу Макгинти. Он владыка вермисской ложи. Все, что происходит здесь, делается по воле Черного Джека Макгинти. Ну, прощай, приятель. Может, как-нибудь еще увидимся вечером в ложе. Но не забудь: если что – иди к боссу Макгинти.
Сканлан сошел с поезда, и Макмердо снова остался наедине со своими мыслями. За окном наступила ночь, и в темноте гудели и прыгали огни металлургических печей. На фоне этих зловещих огненных языков четко выделялись темные фигуры, которые медленно, натужно сгибались и выпрямлялись, словно в неимоверном усилии крутили колеса невидимых лебедок, и движения их словно были подчинены ритму не имеющего ни начала, ни конца лязга металла и вечному реву огня в горнилах.
