Дура девка, рожу воротит постоянно ото всех. И чего, чего? Сколько можно за матерью сидеть, семнадцать лет уже, сиськи вон, как дыни колыхаются, зад как у коровы стельной, вся гладкая и сладкая, кто ж на такую не посмотрит? По нынешнему времени такую дочь вырастить – всё равно что кроличью ферму иметь, каждый радоваться такой бабе должен. А армяшка этот сидит с тощелыгой своей, тьфу, смотреть не на что, ни в руку взять, ни погладить.
Ворча, он протопал до самого входа, перегороженного наваленными стальными сейфами, так, что захочешь, да только обходить придётся.
Чёрт его потянул в темень отливать, чего стыдиться? Проклятая жиз…
* * *
Хрипа и бульканья проливаемой крови из разваленного горла никто у бочек не услышал. Тени скользнули внутрь, туда, куда жаждали попасть с самой ночи…
Глава 13
Сквозь огонь
Ростовская область, п. Орловский
(координаты: 46°52′17″ с. ш. 42°03′33″ в. д.) —
Краснодарский край, г. Кропоткин]
(координаты: 45°26′00″ с. ш. 40°34′00″ в. д.),
2033 год от РХ
– Оно умеет говорить… – Морхольд покачал головой. – Охренеть не встать.
– Оно среднего рода, Морхольд, – Молот уже сидел, судя по силуэту, подпиравшему сталь верха клетки. – У тебя по русскому языку была двойка?
– Простите, будьте так любезны, – язвительно сказал Морхольд. – Вы мне как-то совершенно не давали возможности задавать вопросы о принадлежности к какому-либо роду, мужскому, женскому или среднему.
– Сарказм в текущей ситуации деструктивен, – изрек Молот, – нам стоит перейти к более позитивному общению.
– Держите меня семеро… К позитивному?
– Именно так. Мне кажется, ты только видишь не очень, и обоняние явно страдает от последствия курения. Но на слух вроде бы не жаловался.
– Ты прямо фея-крестная! А что еще про меня знаешь, а?
– Немногое, – Молот не двигался с места. – Пара фактов из биографии, не больше.
– И для чего тебе все это нужно? Не все ли равно, как меня укокошить?
Молот замолчал. Чуть позже до Морхольда донесся странный глухой и булькающий звук. Он догадался, что чудовище смеялось.
– Ты меня поразил тем, что заговорил, а не стал кидаться чем-то тяжелым и угрожающе трясти кулаком. Потом смог поразить еще больше, вместо слов типа «убью всех», «хочу выбить тебе мозги» или «аааргх» выдавая предложения, больше подходящие для совещания бизнес-руководителей в тупом и дешевом сериале. Чем же добьешь, а? Каким еще умением блеснешь?
Молот перестал смеяться.
– Ты боишься, Морхольд. Мне это нравится.
– И это весь позитив?
– Позитивное мышление необходимо нам всем. Чтобы выбраться.
Морхольд не поверил, подумал, что ослышался. Хотя… что тут странного, за исключением разговора с персональным маньяком, равнодушно уничтожающим все подряд.
– Ты хочешь выбраться?
– Да, – Молот все так же не шевелился, положив руки на колени. – Неужели ты считаешь, что мои желания сводятся к возможности порвать тебя голыми руками на потеху толпе нуворишей и ублюдков, возомнивших себя хозяевами в этой новой реальности всего мира? Ты думаешь, самой целью моего существования является уничтожение всего, встреченного по дороге?
– Разве нет? – Морхольд погладил высунувшуюся Жуть. – Разве ты не делал все вышеперечисленное?
– Делал. Сначала из-за ярости, потом из-за необходимости.
– Какой, на хрен, ярости?! – Морхольд вскочил, прижимаясь к решетке и совершенно не думая про мутанта со второго этажа. – Ты убивал всех, встреченных мною на пути! Ты убил циркачей, рабов на дирижабле, сраного черного терьера и даже ее вот соплеменников! Ты грохнул на мосту двух таких же, как ты, уродов, и спокойно пошел дальше за мной. Из-за чего, твою мать, а?! А сейчас сидишь и ведешь со мной вежливую беседу! Какого, я тебя спрашиваю, хрена?!
Молот поднял руки к голове. Сначала Морхольд не понял его движений, но потом дошло, и быстро. Чудовище разматывало лицо. Сердце Морхольда застучало быстрее. Он взял кружку и выпил ее в мах.
Ткань Молот не выбросил, а, бережно свернув в несколько рулонов, убрал куда-то внутрь своего безразмерного кожуха. И, пригнувшись, оказался у прутьев.
– Твою мать… – выдохнул Морхольд. – Сколько тебе лет?
На него смотрело обожженное с одной стороны до состояния оплавившегося сыра, с подбородком, изувеченным шрамами, с ярко-голубыми глазами и бледной кожей совсем молодое лицо.
– Когда на землю упала звезда Полынь, я родился. Я плоть от плоти нового века людского, и я его ровесник. Я дитя апокалипсиса, его сын и зверь, родившийся в огненную ночь.
Молот скрипнул зубами. Дочь Зимы, молчавшая все это время, поднесла ладонь к губам, порываясь что-то сказать. Но он ей не дал этого сделать:
– Ты должен мне, Морхольд. Ты дважды задолжал мне. На том перекрестке, где погибла семья Ляли, когда-то осталась моя мать. Когда ты выбрался прямо передо мной… когда я узнал твое лицо, виденное всего раз, ты не представляешь, как мне стало хорошо. Как я хотел расколоть твой череп сразу, но за тобой лезли серые охотники, и мне пришлось ждать. А потом ты сделал то, что сделал. И твой долг за погибшую женщину, родившую и вырастившую меня, увеличился. В моем заплечном мешке сидел мой брат! Мой брат, Морхольд! Самый настоящий больной урод, весящий сорок килограмм! Слабое и никчемное существо… но оно было моим братом! Я упал и убил его, раздавил в лепешку, переломал косточки и размазал внутренности! Из-за тебя, Морхольд! Снова из-за тебя!
Милена присвистнула в своей клетке, повернувшись к Морхольду:
– Да ты просто мясник, что и говорить.
Молот повернул к ней лицо:
– Замолчи, женщина.
– А то что?
– Останешься здесь. Когда я уйду. И сдохнешь где-нибудь на потеху толпе.
Она замолчала. Морхольд сел на пол. Смотрел на лицо своего, пожалуй, самого страшного врага в жизни. И не знал, что ему сказать.
Что он помнил о том дне? О тех днях?
Они обороняли Кротовку, где люди создавали жизнь. Не пустили выродков-кочевников, встали на их пути. И сами полегли почти полностью. Это война, такое случается. А брат Молота? Да он уже и не помнил, заметил ли что-то тогда, на грязном раскисшем спуске, на который еле-еле вскарабкался. Да, что-то было за плечами у живой горы, пнувшей его в бок. Точно… он видел бледную тонкую руку. И слышал треск, когда Молот упал на спину. И что?
– Зачем ты мне все это рассказал?
