– Каким образом?
– Они чуть расширили тот булавочный прокол, который ты сделал в ночном покрове своим игрушечным оружием.
Глэкен с трудом подавил готовый вырваться торжествующий возглас и остался невозмутимым.
– Как они это сделали? – спросил он.
– Это не имеет значения. Весь мир погружен во тьму. Ее не рассеет один-единственный луч света, каким бы ярким он не был.
Глэкен почувствовал, что Расалом умолчал о чем-то очень важном.
– Речь идет о луче солнца, Расалом? С каких пор ты стал бояться солнечного света?
– Я ничего не боюсь, Глэкен. Я хозяин этого пространства. Этот луч просто беспокоит меня.
– Но ведь это не солнечный свет, Расалом, не так ли? Это совсем другой свет. Свет, исходящий от твоего врага. И для тебя он больше, чем простое неудобство, тем более если учесть, в какой момент и в каком месте он появился. Разве не так? Он светит прямо над твоим гнездышком и возник тогда, когда ты еще беззащитен, когда твоя новая оболочка еще не сформировалась.
– Это чушь, Глэкен. Всего лишь бесплодные мечтания. Когда мое созревание завершится, я лично заделаю брешь, пробитую в ночи. Тогда ты узнаешь, «беззащитен» я или нет.
Глэкен почувствовал, как пригревает спину, и снова рванулся к заваленному обломками туннелю. Что-то там произошло. Что-то, о чем он даже не смел мечтать. Свет просачивался в глубь завала, проникая все дальше, словно делал это сознательно. А потом Глэкен увидел, как пятнышко света, крошечное, не больше песчинки, мерцавшее среди щебенки, разрастается, становясь все ярче.
– Не надо тешить себя надеждой, Глэкен. Это не сможет причинить мне вреда.
Глэкен и не надеялся. Точнее, не позволял себе надеяться. Но вдруг увидел, как пятнышко света внезапно вспыхнуло и испустило луч, тонкий, словно игла, направленный на Расалома. На его пути оказалась плита, на которой стоял Глэкен, и он рассыпался брызгами, словно струйка воды, ударившаяся о стену.
Но это не остановило его. Подобно живому существу, наделенному собственной волей, луч разделился, одна его часть устремилась вверх, а вторая обогнула плиту снизу. Поток света прошел в каких-то дюймах от ног Глэкена. И когда его часть достигла вершины плиты, она полилась вниз, чтобы соединиться с другой его частью. Они слились воедино, и луч повернулся своим острием в сторону оболочки, где обитал Расалом.
Но он не ударил прямо по оболочке, а полился к оружию, раскаляя выступающий на поверхность кончик рукоятки. Рукоятка заискрилась, ослепительно вспыхнула, и Глэкен рассмотрел сквозь засохшую корку огненные зигзаги, пробегающие по всей длине клинка.
В сознании Глэкена раздался вой Расалома, который извивался и корчился в своей оболочке. Похоже, на этот раз Расалом не притворялся.
Меч стал вибрировать, ржавый налет – осыпаться, и внезапно оружие высвободилось и засверкало перед ним беловатым блеском.
Еще один луч пробился сквозь щебень и осветил пещеру. Он отыскал оружие и растворился в нем, придав ему силы.
Вой Расалома перешел в сплошной вопль, и в этот момент Глэкен почувствовал, как обхватившие его хоботки обмякли и уже не так крепко удерживают его. Он наклонился и стал разрывать их, стараясь освободиться. Нельзя терять времени. Извиваясь, Расалом раскачивал меч, вонзенный в рану. Если он выскочит, то может упасть во впадину. И тогда победа Расалома не вызывает сомнений.
Последним отчаянным рывком Глэкен высвободил увязшие ноги и спрыгнул на диск, находившийся в центре, из которого росли четыре изогнутые колонны. Он упал навзничь, осторожно свесился с края и потянулся к мечу.
Под ним мерцал холодный свет вечности.
Глэкен подавил приступ головокружения и ценой невероятных усилий выбросил вперед правую руку, стараясь выиграть еще хотя бы миллиметр, чтобы дотянуться до рукоятки. Дважды кончики пальцев скользили по ее концу, но потом ему все же удалось ухватить ее двумя пальцами. При этом прикосновении оружие тоже пришло в движение, рукоятка сама легла ему в руку, а он почувствовал прилив сил – сначала в руке, потом и во всем теле. Теперь оружие снова принадлежало ему.
А он принадлежал оружию.
Он встал и осмотрелся вокруг. Лучи света, пробивающиеся через каменный завал, словно слились с лезвием меча, подпитывая его, перемещаясь вслед за ним. Расалом и его оболочка недосягаемы, поэтому Глэкен решил испробовать другой способ.
Перехватив рукоятку, он поднял меч и вонзил в середину ближайшей колонны. Когда острие глубоко вошло в каменную твердь, пещера осветилась яркой вспышкой. Поверхность колонны стала пузыриться и чадить, словно замороженное масло, через которое прошел раскаленный нож. Она дымилась, издавая едкий, зловонный запах паленого мяса. Глэкен стал углублять эту пробоину мечом, старался сделать ее шире, и каждый раз, когда лезвие меча врезалось в нее, пещера озарялась светом, отбрасывающим длинные тени на ее стены.
– Нет, Глэкен! -взвыл Расалом. – Я приказываю тебе остановиться! Иначе тебе придется дорого за это заплатить. Так же как и твоим друзьям!
Не прекращая своей напряженной работы, Глэкен посмотрел вниз, туда, где на пленке дергался огромный глаз.
– Это ты уже пообещал мне, Расалом. Так что мне нечего терять!
– Я не стану тебя убивать, Глэкен. Ты останешься жить и увидишь, что будет происходить в новом мире, который я создал.
Глэкен ничего не ответил. Он почти разрубил первую колонну. Еще одно усилие, и меч вышел с другой стороны и дальше пошел свободно.
Середина внезапно прогнулась под ним примерно на фут. Глэкен поспешно перешел влево, направившись к следующей опоре.
– Нет, Глэкен! Тот остров, который я обещал тебе, – с женщиной и с твоими друзьями...
Глэкен, будто не слыша, вонзил лезвие во вторую опору. Снова вспышки огня и запах горелого масла. Он работал мечом, задыхаясь от зловония и усталости, и вот наконец меч прошел насквозь.
Снова середина провисла, и теперь ее отрезанные края болтались фута на два ниже. Две обрубленные опоры, из которых хлестала черная жидкость, свисали в пустоте, словно культи, тянущиеся к тому, чем им уже никогда не суждено владеть.
Теперь, держась только на двух опорах с одного края, середина резко накренилась. Глэкен, скользя по гладкой поверхности, поспешил к ближайшей из оставшихся опор.
И снова он вонзил свой меч в эту твердь. Кромсая ее, он почувствовал прикосновение к своей правой ноге. И инстинктивно отдернул ее, когда бедро пронзила обжигающая боль. Он успел лишь смутно различить какое-то молниеносное движение и в ту же минуту покатился к краю.
Это была огромная рука, вернее, какое-то подобие руки – черная, как окружавшая ее темнота, и трехпалая, при этом каждый палец был такой же толщины, как Глэкен в обхвате, и у каждого на конце был острый желтоватый коготь. С одного капала кровь – кровь Глэкена.
