— Ищет? — Алану стало не по себе при мысли о том, что некая сила искала его. В памяти его всплыли слова того бродяги: «Ты тот, кто нужен». — Но почему сила выбрала именно меня?
— Вы целитель, доктор. Дат-тай-ваознает всех целителей, — уверенно ответил Ба.
Алан видел, что Сильвия напугана.
— У тебя при себе текст легенды, Ба? — спросила она. Вьетнамец вручил ей сложенный вдвое листок бумаги, и Сильвия передала его Алану. — Вот он.
Алан прочел текст. Он был туманным и похожим скорее на ребус, чем на песню. Особенно загадочной ему показалась одна строфа.
— Мне не совсем ясны те строчки, в которых говорится о равновесии. Что это означает?
— Сожалею, доктор, — ответил Ба, — я не знаю в точности. Однако боюсь, это означает, что за все приходится платить.
— Мне не нравится то, как это звучит! — поежилась Сильвия.
— Мне тоже, — согласился Алан. Его беспокойство нарастало. — Но пока что я здоров. И буду продолжать делать то, что делал до сих пор, только с большей долей осторожности.
— Мне хотелось бы надеяться на это, — вздохнула Сильвия. — Но что именно вы делали до сих пор?
Алан взглянул на часы. У него в запасе имелось целых полтора часа до прихода первого пациента.
— Я скажу вам об этом за завтраком.
Сильвия улыбнулась:
— Решено.
Глава 19
Сильвия
Алан допивал четвертую чашку кофе, когда подошел к концу его рассказ. Они отпустили Ба, который должен был выполнить кое-какие поручения, и отправились в ресторан «Глен Коув», где лучше всего на Северном побережье готовят картофель фри.
Расположившись в отдельном кабинете, они поглощали яичницу с беконом, двойную порцию поджарки и огромное количество кофе, и Алан без конца рассказывал ей о том, что удалось ему совершить с того момента, как его посетила сила Дат-тай-вао.
Сильвия слушала, одновременно испытывая чувство изумления и страха. Если все это действительно правда... Она ненароком подумала о Джеффи, но тут же отбросила эту мысль. Если хоть на мгновение она позволит себе надеяться...
Кроме того, как бы она ни уважала Алана и как бы ни восхищалась им, ей очень трудно было поверить, что те исцеления, о которых он говорил, не плод его воображения. Она жила в реальном мире, и в этом мире чудесам не было места.
— Боже, как хорошо иметь возможность с кем-то поделиться наболевшим! — воскликнул Алан, склонившись над своей чашкой кофе.
— А ваша жена?..
Алан покачал головой. В его глазах блеснула боль.
— Она не желает даже слышать об этом, так как боится огласки.
— У нее есть на то основания. Вы оба должны бояться.
— Я в состоянии с этим справиться.
— И вы должны как следует подумать о том, что говорил вам Ба, — насчет того, кто настоящий хозяин Прикосновения.
— Я и с этим справлюсь. Я собираюсь самостоятельно решать, когда и как пользоваться этой силой. Не беспокойтесь: я умею управлять ею. Я говорю сейчас как алкаш, правда? — Он вдруг перешел на бруклинский диалект: — Не беспокойтесь, док. Я могу опрокинуть рюмку-другую, но я не алкоголик, понимаете? Я справлюсь с этим.
Сильвия расхохоталась:
— Превосходно. Где вы этому научились?
— Жизнь научила. Я вырос в Бруклине. Мои родные — коренные англосаксы — жили на одной улице с евреями и итальянцами. Мы жили на... — Он наморщил лоб. — Не помню — название улицы вылетело у меня из головы. Но это не важно. Я думаю, они терпели нас только потому, что мы были еще беднее их.
Он помолчал некоторое время, а затем добавил:
— Первые проблемы у нас с Джинни возникли, когда умер Томми. Она резко изменилась. Может быть, все сложилось бы иначе, если бы ребенок родился мертвым или прожил всего несколько дней. Но он выжил. — На его губах появилось слабое подобие улыбки. — Боже, это был просто маленький борец! Он не желал сдаваться. Он боролся, пока хватало сил. И это главное. Священник сказал нам, что даже лучше, что он пожил некоторое время и мы только потом потеряли его; хуже если бы его вообще не было. Я не знаю. Невозможно так сильно страдать по тому, чего ты не почувствовал во плоти. — Алан сжал кулаки. — Томми стал для нас живым человеком, малышом, который может схватить вас за палец и улыбнуться, и даже захохотать, когда вы его пощекочете. Когда все это есть, когда вы любите своего младенца и надеетесь на то, что он будет жить, и все это продолжается в течение трех месяцев — восьмидесяти восьми дней, — а затем этот человечек удаляется от вас, и вы читаете по глазам, что жизнь покидает его... Это жестоко — Джинни не заслужила этого. Что-то внутри у нее умерло вместе с Томми и уже никогда не возродится вновь. Она...
Запнувшись на полуслове, Алан откинулся на спинку кресла. Сильвия ждала, что он продолжит свой рассказ, желая понять, что же дальше произошло с их супружеской жизнью.
— Мне не следует говорить о ней, — наконец произнес он. — Но тот факт, что я не могу говорить с Джинни о том... о том, что случилось со мной... Я не могу говорить об этом ни с кем из врачей, потому что знаю — они посоветуют мне сходить...
— К психиатру.
— Совершенно верно. Так что извините меня за то, что я так много говорю, но все это так долго копилось во мне.
— Я рада была помочь вам.
Алан впился в нее взглядом.
— Но вы-то верите мне?
С минуту Сильвия колебалась, смущенная прямолинейностью его вопроса.
— Право, не знаю. Я верю в вас, как в человека, но то, что вы рассказали мне, настолько...
— Да. Я понимаю, что вы имеете в виду. Я и сам не сразу смог принять это, хотя исцеление и происходило у меня на глазах. Но теперь, когда я обладаю этой силой и научился пользоваться ею, это просто... — Он развел руками. — Это просто поразительно!
Сильвия вглядывалась в его лицо, почти физически ощущая всю силу энтузиазма этого человека.
— Я могу объяснить вам, что я чувствую, обладая этой невероятной силой. Медицина по большей части старается только выиграть время, оттягивая неизбежное. Я же способен делать нечто совершенно иное!
— Вы всегда умели лечить, — возразила Сильвия. — Вы не должны недооценивать себя.
— Почему же? Раньше я был похож на человека, пытающегося переплыть Ла-Манш со связанными за спиной руками. Боже! Как много я мог бы сделать — сколько жизней...
Он смотрел на нее каким-то отсутствующим взглядом, взглядом человека, оказавшегося в каком-то непонятном ему мире. И Сильвии это было приятно. Она рассердилась, когда он стал принижать прежнего Алана — Алана тех времен, когда еще не была обретена целительная сила.
— В вас всегда присутствовало нечто особое! — сказала она, когда его взгляд вновь наполнился жизнью. — Вы никогда не подавляли в себе чувства жалости и сострадания. Я и сейчас помню, как впервые увидела вас с Джеффи и сразу же сказала, что вы единственный врач, который не дал мне почувствовать, что я надоедаю ему своими вопросами.
