На второй вылет мне дали держать связь со станцией наведения, но связаться я с ней смог только после того, как отбомбились. Не было связи! А потом все пошло своим чередом. За войну я выполнил 139 боевых вылетов.
– Расскажите о задачах, выполняемых стрелком-радистом в боевом вылете, вооружении.
– У стрелка-радиста стоял пулемет Березина, направленный вниз, и ШКАС. Оба пулемета надежные, отказов я не помню. Для крепления ШКАСа на левом и правом бортах были шкворни. Также из него можно было стрелять из верхнего люка с рук. Мне редко приходилось это делать – прикрытие не давало истребителям нас атаковать. А вот по наземным целям стрелял всегда без разрешения летчика. Сиденье у стрелка-радиста было брезентовое, подвешенное на крючках к приваренным по бортам скобам. Мы его выбрасывали, потому что если на нем сидишь, то ничего не видно. Во время вылета голова должна торчать из верхнего люка, чтобы видеть заднюю полусферу. Поэтому весь вылет мы проводили как бы полусидя на парашюте, зажатом между бедром и голенью одной ноги. Затекла – меняешь. Сектора обзора между стрелком и штурманом, а также между экипажами в девятке не распределялись. Каждый стрелок принимал решение самостоятельно. Если ты заметил истребители, то можешь указать их другим экипажам, выстрелив в их сторону сигнальной ракетой. Кроме того, моя задача – держать связь с землей. Надо сказать, радиооборудование работало нормально, мне не запомнилось каких-то особых проблем. Переключение на внутреннюю связь было простым.
Из боевых вылетов запомнился удар по Львову. Мы выполняли «вертушку», то есть несколько заходов на пикирование. Для стрелка тут важно не вылететь из кабины. Когда самолет подходит к цели, летчик выпускает тормозные решетки. Ты чувствуешь, что самолет притормаживает и на крыльях выскакивают штырьки. Тут главное – не зевать: садишься на парашют и хватаешься за нижний пулемет, а то вылетишь, как пробка из бутылки. Мы так одного стрелка потеряли. Ну, на выводе так прижимает, что сразу не поднимешься. Я помню, один раз после пикирования посмотрел, а у нас на крыле 50-килограммовая бомба лежит. Я говорю: «Командир, бомба на плоскости справа». Он раза четыре накренял самолет, пока она не скатилась.
– Прыгать с парашютом приходилось?
– Нет. Я же говорил, что потерь в нашей эскадрилье практически не было. Учебных прыжков тоже не проводилось.
– Кислородное оборудование было?
– Да. У каждого стояло, но во время войны пользоваться не приходилось, потому что выше четырех километров не летали. А после войны на учениях в Австрии летали на пять тысяч и выше. Тут уже пользовались.
– Вы летали стрелком, но были в офицерском звании. Как строились взаимоотношения в экипаже?
– У нас как такового разделения по званиям не было. Эскадрилья держалась вместе, было товарищество, где не считалось, сержант ты или офицер. Питались мы в одной столовой и жили рядом. Кстати, кормили нас отлично!
– В чем летали?
– Зимой на ногах шерстяные носки, потом меховые носки, потом унты. Прекрасный меховой комбинезон, на руках меховые краги. Летом – хлопчатобумажный комбинезон.
– Чем занимались в свободное время?
– Вечером были танцы. Я женился на начальнице вещевого склада БАО. Нас временно расписали в полку 30 апреля 1945 года. Командир эскадрильи, сволочь такая, меня отправил в отпуск раньше, чем ее демобилизовали. Пришлось потом ехать к ней в Саратовскую область. Там уже нас расписали. После войны я продолжал служить. Стал начальником связи полка, а после окончания Киевского высшего военно-радиотехнического училища был назначен начальником бригады части атомного оружия. В подчинении у меня, инженера-подполковника, было 8 офицеров, два инженера-майора и четыре старших техника. Вот эта группа обслуживала одну бомбу. У нас в основном были водородные бомбы и маленькие атомные. Через два года меня назначили главным инженером. Хотели назначить командиром части, я отказался.
– По своей службе Вы кому подчинялись?
– Начальнику связи полка и командиру своей эскадрильи.
– Что входило в Ваши обязанности, как начальника связи, между вылетами?
– Инструктаж стрелков-радистов о изменении кодов, рабочих волн и так далее. Тренировка навыков работы на ключе.
– Какую первую награду получили?
– Орден Красной Звезды за тридцать боевых вылетов. За 60 вылетов – орден Отечественной войны I степени, за 100 – орден Боевого Красного Знамени. Когда кто-то совершал 100 вылетов, командир полка устраивал праздник. Вывешивали плакат: «Сталинскому соколу» такому-то, совершившему 100 боевых вылетов, дважды орденоносцу – Слава!!!»
– На самолете что-нибудь писали или рисовали?
– Да. У командира корпуса был нарисован тигр, у командира дивизии – лев, а у командира нашего полка – крокодил. А у остальных не было ничего написано.
– Что можете сказать о командирах?
– Командир эскадрильи Зайцев был отличным командиром, хорошим, грамотным человеком. Он был снят с должности командира полка за расстрел техника, а в конце войны его опять поставили на эту должность. Командир полка был с недостатками. Летал мало. Предвзято относился к некоторым летчикам.
– Как встретили 9 Мая?
– Утром проснулись от стрельбы. Не поймем, в чем дело? Оказалось, что война окончилась! Командир дивизии построил три наших полка, всех поздравил. А после этого наша эскадрилья пошла на боевой вылет на Чехословакию. Отбомбились. Подлетаем к аэродрому, и слышу, как командир дивизии передает открытым текстом: «Малюкин! Я – Добыш! Пройти парадным строем над аэродромом!» Я передал приказ командиру. Мы девяткой низко прошли на скорости над аэродромом, разошлись веером, как будто на параде. Сели… Да, война – это самый яркий эпизод в моей жизни. Раньше снилась, сейчас уже нет…
Темеров Владимир Викторович
Я родился 15 августа 1925 года в городе Одессе в семье рабочего. Мой отец, Виктор Владимирович Темеров, работал на кожевенном заводе, пройдя путь от рабочего до заместителя директора. Так что одни из первых детских воспоминаний у меня связаны именно с заводом – запах зольного цеха, где на огромных вращающихся барабанах вымачивались шкуры…
В 1933 году отца направили на станцию Днестр под Одессой секретарем партийной организации. Там я пошел в украинскую школу. Я помню день, когда зазвонил телефон. Отец поднял трубку, послушал и изменился в лице – убили товарища Кирова. Было больно и страшно. Мальчишка, я тяжело переживал эту трагедию. Через год вернулись обратно в Одессу. Отца направили на учебу в Высшую коммунистическую сельскохозяйственную школу имени Кагановича. В 1937 году, во время выборов в Верховный Совет, отца назначили председателем избирательной комиссии по Одесской области. Тут я впервые в жизни проехался на автомобиле М-1. Надо сказать, это были не простые годы. Отчетливо помню шпиономанию, плакат в центре города, изображавший наркома НКВД Ежова, в «ежовых рукавицах» которого корчились враги народа. Доходило до абсурда. В школе изъяли тетради, на которых была изображена Спасская башня. Оказалось, что если посмотреть в лупу, то там якобы вместо окон висельники нарисованы. Или вдруг находили, что на коробке со спичками буквы СССР были изображены таким образом, что в просвете букв усматривались лики святых. Аббревиатура расшифровывалась, как «Сорок святых спасут Россию». Нам внушали, что это все происки врагов народа и церковников.
