В то время, когда мы пришли, полк на боевые вылеты не летал. В нем была организована специальная тренировочная эскадрилья, в которой нас натаскивали. Летали днем и ночью. Провозили нас и в прожекторах. Когда пришел обратно в полк, я был уже готовым летчиком.
– Первый боевой вылет помните?
– Я ничего не понял. Первый вылет дали на линию фронта – очень мало по времени. Больше всего я боялся за то, как я сяду. Я не знал, что собой представляет штурман. Как его звали? Колесниченко Александр Григорьевич. Вчера мы с ним сидели за столом, вспоминали… Во втором, когда пошли на железнодорожную станцию, уже начал соображать.
– Сколько брали бомб?
– В основном подвешивали две «сотки» и пару 50-килограммовых бомб или шесть ОА-25. Штурман в кабину брал САБ. Подвешивать САБ под плоскостью – это было преступление, туда бомбы надо вешать. Высота полета у нас была небольшая, а время задержки было побольше. Так он чеку вынимал, бомбу за борт и в руке держал. Как только ветрянка улетала, он отсчитывал несколько секунд и бросал ее. Она взрывалась прямо под самолетом. Один раз нас долбанули в районе Мелитополя. Дали задание пройти по дороге, посмотреть, нет ли скопления немецких танков. Летали, летали. Штурман говорит: «Спускайся ниже». Тут мы и попали в прожектора. Нам врезали. Элерон один отбили, стойки крыла побили. На счастье, остался целым бензобак. Кое-как пришли на свой аэродром, а он закрыт, потому что немцы барражируют над аэродромом. Сели на аэродром соседнего полка. Технари рейками от кассеты укрепили элерон. Осмотрели все и сказали: «Бак целый, двигатель целый, можно лететь». И мы еще два вылета сделали – надо летать.
– Какой был распорядок дня?
– Вечером перелетали на аэродром подскока. С него всю ночь работали. После вылета штурман шел к начальнику штаба или оперативного отдела, докладывал, что сделано и что видел. Летчика это не касалось. Я смотрел, как подвешивают бомбы. Это труд адский! Плоскость низко. Оружейник садится на корточки, бомбу на колени и вставляет ее.
Ночью кормили, приносили стакан какао или кофе, бутерброд. Как только начинается рассвет, быстренько от линии фронта на основной аэродром – и в столовую. В столовой законные 100 граммов. После этих 100 граммов завтрак идет за милую душу. Причем Сашка первое время не пил, а я не курил. Взамен нам давали или сахар, или шоколад. Бывало, когда задание выполнили, к линии фронта подходим, он мне сует шоколадку. В столовой треп идет страшнейший. Все рассказывают, у кого как было. Позавтракали, идем до обеда спим. В обед встали, не высыпались, потому что ночь летали (например, в августе 43-го было 28 летных ночей), идем в столовую, а потом на аэродром.
– Летали примерно на какой высоте?
– Обычно 1200–1500 метров. Самое больше 3000. Чтобы 3000 набрать, нужно время. Для этого взлетали, разворачивались на восток, набирали 1500 метров, разворачивались и шли к линии фронта с набором. Тогда к моменту выхода на цель у тебя будет эта высота.
– Штурман был опытнее Вас?
– Они были больше подготовлены в вопросах использования карты, прицеливания. Причем прицела и не было почти. Только прорезь в крыле, а на борту прилеплены штырьки.
Под Херсоном нас сбили почти над линией фронта. Кое-как со снижением топали, топали, в конце концов упали на ровное поле, но ударились о бруствер рва, ограничивавшего это поле, снесли шасси. Сашка разбил нос, и меня покалечило. Вылезли из самолета. «Где мы находимся?» Перезарядили пистолеты и очень аккуратно пошли. И вдруг раздается православный мат. «О, мы у своих!» Подошли к командиру части. Когда выяснили, кто мы такие, говорят: «Идите в этот дом, там можно переспать». Пришли. Утром Сашка ушел в полк, а я только на третий день, поскольку сильно побился. Иду, едет «полуторка», останавливается. Оказалось, политработник из 33-й гвардейской стрелковой дивизии. Бог ты мой, родственник! Он завез меня в разведроту. Я там побыл пару минут и ушел – надо было доложить в полк. Кое-как добрался на аэродром. Буквально на следующий день нам с Сашкой дали задание отвезти одного техника к линии фронта на аэродром, где он должен был что-то ремонтировать. Прилетели, высадили. Сашка мне говорит: «Давай в твою роту залетим». Полетели в роту. Сели. А ребята в ночь притащили из-за Днепра «языка». Комдив поставил бочку водки. В роте почти никого знакомых не было – текучка. Мы выпили, конечно. Я Сашке говорю: «Ты поменьше пей, ты же ориентироваться будешь». Он мне говорит: «Ты поменьше жри, потому что тебе взлетать и садиться надо». Вырулил я в село, дома на большом расстоянии стоят, собрался взлетать. Сашка говорит: «Я сейчас посмотрю». А поперек дороги траншеи нарыты – я бы взлетел… Оттащили самолет. Взлетели. Надо было сесть там, где мы техника высадили, а оттуда с наступлением сумерек лететь на подскок. Летим вдоль дороги. Я Сашку спрашиваю: «Где аэродром – слева или справа?» – «Слева». Я говорю: «По-моему, справа». Сели нормально. Забрали техника и полетели на подскок. Вылетов первую часть ночи не было – ветер был очень сильный. Я лег спать на ящик со взрывателями, а Сашка на бомбы. Пришел начальник штаба, подполковник, хороший мужик, ставит задание, надо было лететь под Херсон. Саша стоит качается. Он как увидел: «Ложитесь, спите».
– Сколько вылетов за ночь получалось?
– До десятка, а иногда один вылет. Если на линию фронта, высоту набирать не надо, то 8–10 вылетов можно сделать.
– Как был оборудован старт?
– Для того чтобы выдержать направление на взлете, километрах в двух от старта на столбе зажигался цинк от патронов, набитый ветошью, залитой маслом. «Т» обозначалось тремя огнями. Мы садились с одного на два, а соседний полк с двух на один. И вот как-то утром их аэродром затянуло туманом, и они пришли к нам и стали садиться с попутным ветром. Ну, ничего, самолеты не поломали. Хотя скандал был большой.
– Был ли фотоконтроль бомбометания?
– Если очень важная цель, то прилетали и фотографировали. Кроме того, для контроля использовали агентурные данные. Вот, например, бомбили всю ночь железнодорожную станцию Мелитополь, а эшелоны прошли. Так нам не засчитали вылеты.
– Днем за линию фронта летали?
– Только в сложных метеоусловиях. Это единичные случаи. Мне два раза пришлось ходить днем на разведку.
– В чем летали?
– В холодное время на ногах унты и унтята. Меховой комбинезон. Воротник вдвое сложишь, и глаза только торчат. На руки дали изумительно красивые краги красной кожи, пятипалые. В них на танцы надо было ходить. Я в них не летал, а брал у техников шубинки из овчины с одним пальцем. Причем обязательно пришивали к ним веревку и через шею перекидывали, чтобы, не дай бог, не упали. На голове шлемофон, очки. Но мы, как правило, очками не пользовались. Считали, что это неудобно. Парашютов у нас не было.
– Как к вам относились летчики других видов авиации? Как вы себя чувствовали?
– Мы – нищая публика. Там воздушные бои, нагрузки, скорости. Они не считали нас за летчиков. Но начальство эксплуатировало по полной. Хотелось перейти в истребители или штурмовики – не отпускали.
