На следующий год господин Бамбер предложил мне снова принять участие в этом конкурсе. При этом он произнес речь о несчастных больных детях, очень похожую на речь Остапа Ибрагимовича в квартире Елены Станиславовны. Но он говорил по-деловому, по-американски: «Нужно сделать донейшн для детского госпиталя, а ваш плакат привлечет спонсоров. Вы должны это сделать». Я не очень понимал почему именно я, при моих скромных достатках, должен оказывать эту помощь – но отказывать при такой постановке вопроса было неудобно.
На сей раз мне тоже дали первую премию, что никак не отразилось на моем бюджете, и я был приглашен на парти к организатору шоу – мадам Шварцбург. Я был удивлен тем, что парти было назначено в апартаментах (то бишь в квартире). Мы с супругой отправились за час до назначенного времени, так как апартаменты располагались далеко от нашего Норд-Иста. Когда мы, наконец, подкатили к дому, где жила мадам Шварцбург, мы поняли, что это не совсем обычный жилой дом. У входа нас встретили трое security. Один проверил пригласительные, второй попросил ключи от машины. Он и глазом не моргнул, увидев наш скромный Plimut Reliant среди роскошных машин. Третий повел нас к лифту через огромный вестибюль с мягкой мебелью и живыми цветами и передал из рук в руки лифтеру.
Апартаменты мадам Шварцбург оказались не квартирой, а penthouse. Чертог сиял! Он поражал своей роскошью, богатством и безвкусицей. На 22-м этаже, где был вход, размещалась целая анфилада помещений: холл, приемная, большая двухсветная гостиная, еще одна гостиная, family room, столовая, бар, кухонный блок и прочие службы. Все это большое пространство было насыщено самыми разностильными предметами. Тут была и мебель под старину, и современная столовая, и французский гобелен, и шторы из парчи, и современные солнцезащитные жалюзи, и японская ширма, и современная живопись, и реалистический портрет покойного хозяина в огромной раме. Чувствовалось, что дизайнер не утруждал себя стилевыми предрассудками. Мы были представлены хозяйке. На вид ей было лет 85, но говорили, что ей больше. Она мило улыбалась, но, если учесть наш скромный английский и ее абсолютную глухоту, нетрудно понять, что наша беседа носила весьма условный характер. Мы хорошо похауаръюкали (поприветствовали друг друга) и понайсмитъюкали (порадовались встрече). Гости были одеты в вечерние костюмы, что в Америке мы встречали довольно редко, дамы сменили кроссовки на элегантные туфли. Между гостями сновали официанты с подносами, на которых красовались микросэндвичи и бокалы с вином. Кроме того, бармен предложил нам солидную карту напитков, но мы выбрали только джин с тоником, так как предстояла обратная дорога.
Две лестницы вели на верхний этаж, на котором размещались спальни, гостевые, restrooms – у нас это называлось совмещенные санузлы, но в Америке других не бывает (они не могут понять, почему туалетом нужно пользоваться в одной комнате, а руки мыть в другой). Здесь же находился просторный холл с еще одним баром и терраса, расположенная на плоской крыше. Терраса была большая – метров 150 с видом на Parkway и Museum of Art. Пол был покрыт шлифованными досками из светлого дерева.
В двухсветную гостиную выходили балконы со второго этажа. На одном из них играл скрипач (живая музыка очень модна). Музыку мало кто слушал, и, следует признаться, что мы тоже. Вдруг прозвучало что-то знакомое. Сначала среди классических рулад промелькнули «Подмосковные вечера», потом «Утро красит нежным светом» – кто-то играл специально для нас, это было очень приятно. Мы подошли к скрипачу. Оказалось, что он русский, учится в Curtis Institute, но что беседовать не может, так как музыка должна звучать non-stop. Мы скромно стояли в уголке гостиной, вооружившись бокалами с джин-тоник и микросэндвичами. В это время мы почувствовали некоторое движение и увидели, что к нам стремительно направляется некий господин. На нем был отлично сшитый серый костюм, светлосерая рубашка, темносерый галстук и темносерые туфли. В общем, он был элегантен, как ливерная колбаса. Некоторую ливерность нарушал рыжий паричок. На лице сияла улыбка и, вообще, было видно, что он очень доволен собой.
– Мистер Блюм, эторни, эскуайр, – представился он, и вручил свою визитку. – Я давно хотел с вами познакомиться. Я видел вашу выставку в синагоге Keneseth Israel. Great! Wonderful! Magnificent! (последовал ряд стандартных американских восторгов). Я знаю, как тяжело бывает художникам в новой стране, но я постараюсь помочь вам в вашем положении.
Я понял, что появился очередной репрезентатив. Я уже ждал обычного: «Я сделаю вас богатым и знаменитым».
– Я приложу все усилия, чтобы сделать вас богатым и знаменитым, – продолжал он. – Очень жаль, что со мной нет моей жены. Она очаровательная женщина и блестящий юрист. Она занимает ответственный пост на государственной службе. Скажу вам по секрету – она судья. Вам было бы очень интересно с ней познакомиться. Впрочем, я, кажется, что-то придумал! Мы вместе пообедаем. Дайте мне телефон, и мы созвонимся.
Мы не стали дожидаться окончания вечера, тем более, что аукцион носил для нас чисто теоретический характер. Машину нам подогнали сразу, как только мы вручили портье пластиковую карточку, полученную при входе. Домой мы отправились в отличном настроении, подогретые джином и хвалебными высказываниями мистера Блюма. Время было позднее, на 95-й дороге никаких пробок, и в ушах звенели «Подмосковные вечера».
Действительно, мистер Блюм не заставил нас долго ждать. Он позвонил через два дня.
– Спешу вам сообщить, что мы с супругой просим вас вместе пообедать. Мы зарезервировали столик в одном из лучших итальянских ресторанов города, и, если вас устроит четверг 7 часов вечера, мы будем чрезвычайно рады.
Он дал нам адрес ресторана и объяснил direction. Это оказалось довольно далеко от нас – около часа езды, о чем я не преминул ему сказать.
– Поверьте мне, – ответил он, – это вызвано только тем, что мы выбирали лучший ресторан.
Впоследствии мы поняли, что это было вызвано только тем, что ресторан располагался рядом с домом, где жили Блюмы.
В назначенный час мы прибыли в ресторан. Мистер Блюм ждал нас в вестибюле.
– Столик заказан. Моя супруга уже здесь и ждет нас, – сообщил он нам шепотом заговорщика.
Очаровательная супруга оказалась пожилой тощей дамой, измученной диетой, о которой она все время говорила. Она ограничилась каким-то салатом, а нам были рекомендованы довольно ординарные блюда: паста с креветками, паста с пармезаном, паста с цыпленком и т. д. Ограниченное меню соответствовало убожеству оформления самого ресторана. Принесли вино, о котором мистер Блюм не преминул заметить, что его присылают из специальных подвалов из Италии. Оно было кислым, как уксус. Разговор с отощавшей служительницей правопорядка почему-то не клеился. Она с голодухи быстро расправилась со своим салатом и жадно поглядывала в наши тарелки.
– Мне пришла в голову блестящая идея, – провозгласил мистер Блюм, поднимая очередной бокал. – Вы напишете портрет миссис Блюм. Я сам закажу для него раму и повешу его в своем офисе. Под портретом будет прибита табличка с указанием автора. Таким образом, вы совсем бесплатно получите отличную рекламу.
