Все у них делалось по науке. Когда шла тяжелая вещь – например, холодильник, ее несли в одиночку бегом, чем меня крайне удивили. Но на каждой площадке стоял сменщик, взбежавший перебрасывал груз ему на загривок. Шеф мне объяснил преимущество такой системы. Окончив работу, они переоделись, сели в свои машины и отбыли восвояси.
В это время снова зашевелился мой крымский «Восход». Я уже давно работал в другом институте, когда они объявили за свой счет всесоюзный конкурс на центр поселка. Я получил персональное приглашение для участия в конкурсе и письмо с намеком – если не вы, то кто? Конкурс мы делали вчетвером с моим другом Володей Тихомировым и молодыми способными архитекторами Хорьковой и Кравченко. Одни эскизы разработал Тихомиров, другие эскизы я сам, и, естественно, никто не хотел отказываться от своих идей. Пришлось разрабатывать проект в двух вариантах, ибо известно, что два архитектора – это четыре мнения. Решили и оформлять их по-разному, и красить по-разному, и отправлять под разными девизами. Делали мы это по двум соображениям. Во-первых, если один не пройдет, то может пройти второй, а во-вторых, две премии одним и тем же авторам давать не любят. Как показал дальнейший ход событий, мы были правы. Впоследствии нам рассказал один из членов жюри, что проекты прибыли, в основном, из Москвы и из Киева. Жюри решило никого не обижать: первую премию не присуждать, зато дать две вторых – одну москвичам, другую – киевлянам. А дальше пусть авторы сами разбираются с хозяином. Я так и не понял, чей проект приняли за московский – мой или Володин. Во всяком случае, обе премии достались нам, и заказ на проект был обеспечен.
Тем временем переезд завершился, мастеров для ремонта я нашел, и мы решили отбыть в отпуск пораньше, чем обычно. Так как лето было жарким, мы поехали в Дом творчества архитекторов в Зеленогорск, под Ленинградом.
О, МОРЕ В ГАГРАХ…
Лето – пора отпусков, курортных надежд и страданий, пора творческих прорывов.
Первыми от зимней спячки на территории бывшего Советского Союза пробуждались счастливые обладатели двигателей внутреннего сгорания. Автомобилисты, натянув на себя старые рваные плащи, рубашки или дамские кофты, укладывались под автомобили и с восторгом начинали вдыхать смесь запахов бензина и масла с выхлопными газами. Они тешили себя надеждой очаровать автоинспектора и пройти техосмотр до отпуска. Лодочников узнавали по несмываемым пятнам краски на костюмах и нескончаемым беседам о шпангоутах, реверсах и РОПах. Туристы носились по городу в поисках штормовок и кроссовок. Самая многочисленная армия «безлошадных» отпускников начинала мощную кампанию по получению путевок в дефицитные места отдыха с помощью интриг и подкупов ответственных и полуответственных месткомовских работников.
Отдыхать хотели все. Для этого существовали многочисленные санатории, дома отдыха, пансионаты, дачи и госдачи, ведомственные домики и просто домики, палатки, байдарки и ледорубы.
Лишь одна незначительная часть населения огромной страны не хотела отдыхать – это были творческие работники. Они не хотели предаваться праздному времяпрепровождению, они хотели работать. Им не нужны были доступные путевки в дома отдыха, им нужны были дефицитные путевки в Дома творчества. Да, они хотели только туда, они хотели творить.
Правда, злые языки утверждали, что ни одна глава романа не была написана между зразами на завтрак и солянкой на обед, потребляемых в Домах творчества маститыми писателями, что ни один архитектор, отправляясь в Дом творчества, не тащил на себе кульман. Так говорили завистники, не попавшие туда ни в бархатный, ни в шелковый сезон, ни на рождественские каникулы, ни на мартовские иды. Тем не менее, Дома творчества процветали.
Лучше всех жили композиторы. Стремясь получить от разных композиторов разную музыку, Музфонд создал Дома творчества по хуторской системе, где каждый творец имел свой домик-хутор с роялем «Блютнер», на котором он мог творить, не опасаясь, что лучшую музыкальную фразу уведет сосед. Постоянная борьба велась за удаленные коттеджи, скрытые от взглядов коллег. Участники этой борьбы уверяли, что уединение – основа творческого процесса.
Живописцы и архитекторы, размещавшие свой убогий скарб в этюдниках, располагались более скромно. Среди них выделялись только маститые монументалисты – пейзажисты, маринисты, баталисты, требовавшие большие помещения для мастерских. Они вели себя свободно, опаздывали на общественные трапезы, принимали натурщиц и натурщиков, с которыми работали допоздна.
Несмотря на то, что весь инвентарь писателей составляла только пишущая машинка (персональных компьютеров еще не было), они тоже творили в разных условиях. Матерые романисты располагались в отдельных коттеджах, новелисты, прозаики и критики получали комнаты в стационарных корпусах. Фельетонисты, пародисты, куплетисты и прочие размещались в летних облегченных постройках, «крольчатниках».
Архитектурный фонд располагал четырьмя домами творчества: в Гаграх в Абхазии, в Дзинтари на Рижском взморье, в Суханово под Москвой и в Зеленогорске под Ленинградом на Финском заливе. Последние два года мы не пользовались этими благами, так как купили машину. Эта покупка нанесла существенный ущерб нашему бюджету, так что мы смогли взять только двухнедельные путевки в профсоюзный дом отдыха «Победа» в Ворзеле. Написав там портрет главврача, я несколько смягчил нашу участь: нам продлили бесплатно путевки еще на две недели и перевели на дефицитную диету. Место было великолепным. Лес, озера с лодками. Номер был отличный, обстановка профсоюзно-патриархальная. Под нашим балконом по вечерам собиралась группа отдыхающих. Местные ловеласы соблазняли дам, читая им «Луку Мудищева» Баркова наизусть. Когда они сильно перевирали текст, я не выдерживал, выскакивал на балкон и корректировал.
На следующий год мы решили, что машина не должна простаивать, составили маршрут, прихватили моего друга – полковника Саню Гальперина и отправились в путешествие. Мы объездили все Прикарпатье, Карпаты и Закарпатье, фотографировали и рисовали потрясающие памятники украинской деревянной архитектуры. Самая большая остановка у нас была в Липовицах у лесничего, с которым Леночка познакомилась в одной из своих командировок. Хозяйство у него было большим. В первый же день, ознакомившись с хлевом и прочими сооружениями, где содержались коровы, овцы и птицы, наш пятилетний сын Федя был потрясен, сообщил мне, что «у дяди тут большой зоопарк», и поинтересовался у самого дяди, можно ли погладить курицу. На большее он не решился.
Будили нас в шесть утра возгласами:
– Пироги вже готовь Ходмо снщать, бо вистигае.
Пирогами назывались огромные вареники с творогом. К ним подавали сметану, овощи и тут же открывали бутылку «казенки». В доме было достаточно самогонки, но давать ее гостям считалось неприличным. Наши уверения, что мы так рано пить не можем, в расчет не принимались. Тут же начинались краткие, но выразительные тосты.
– Вьйо, бо дощ!
– Какой же дождь, когда на улице солнце?
– Це така традицiя.
– Вьйо, бо конi мокнуть!
