– Машина идет, погоди.
– Принял…
Машина идет – это хорошо. Подождем…
Было холодно. Скорее даже не холодно, а промозгло, когда, может, и не самая сильная стужа вместе с холодным туманом и почти стопроцентной влажностью вызывает самые омерзительные ощущения – как будто ты весь покрыт холодным потом. Еще этот придурок переминается за спиной, дышит и пыхтит.
Мы находились на какой-то вышке… высота была примерно тридцать метров от поверхности – то есть довольно высоко. На эту высоту мы забирались по лестнице, корявой и ржавой, она буквально исходила ржавчиной, пачкавшей руки. Там была какая-то будка… Будка – не будка, не знаю, что это было. А сама эта штука, как мне объяснили, – часть старой и выведенной из строя обогатительной фабрики. Вот в этой будке сидел я и сидел Гиря – так он себя отрекомендовал. Это мой личный телохранитель – конвоир. Для выполнения своих обязанностей он располагает пистолетом «ТТ» и… «Моссбергом», кажется. Да, «Моссбергом», судя по тому, что предохранитель на шейке ложи. Можно не знать марку ружья, но где предохранитель, знать нужно.
Парень из Восточной Украины – судя по некоторым оговоркам и по тому, как он уверенно передвигается здесь. В армии служил, но никакого толка из этого не вышло. Живет по принципу: наше дело телячье, обоссался и стой. О том, что его обязательно ликвидируют – свидетелей в таких делах не оставляют, – он даже не догадывается.
А если рассказывать с самого начала – то от границы мы отъехали недалеко. Километров двадцать пять – тридцать по приблизительным прикидкам. Встали в каком-то поселке, там были даже панельные четырехэтажки, но народа почти не было. Колхоз «сорок лет без урожая». Там рядом была какая-то ржавая свалка – просто удивительно, что это не пустили на металлолом. Я бы точно пустил, я первым делом в совхозе приказал весь хлам собрать и сдать в металлолом. Конечно, были и терриконы, а вот людей почти не было, те, кто попадались нам на глаза, – типичные синяки. Одеты хрен знает как, за собой не следят. Я во многих местах бывал, в Ростове у нас тоже не все ладно, но это было худшим из всего, что я видел…
Одну из панельных четырехэтажек мы и заняли. Полностью. Из нее отселили людей, потому что тут – как объяснил мне Гиря – раньше была шахта, прямо тут, под землей идут шахтные выработки, но потом шахту сочли нерентабельной и закрыли. Пару лет назад закрыли, а может, и немного раньше. Народ из шахтерского поселка в большинстве разбежался, шахту как следует не законсервировали – и начались провалы. Тот есть где-то там, глубоко под землей, рушится крепь, обваливаются тоннели, а на земной поверхности происходит что-то вроде локального землетрясения со всеми вытекающими. То-то я удивился – у половины домов где угол обвалился, где еще что. Как будто бомбили.
На втором этаже мы жили (на первом было слишком сыро), а с крыши и с четвертого этажа я тренировался. Тренировался в стрельбе на разные дистанции, цели мне указывал корректировщик – и он же корректировал по трубе пятьдесят крат.
Винтовка у меня была козырной. Британская Arctic Warfare, арктическая война. Британская особо точная винтовка триста восьмого калибра, она позволяла уверенно работать до пятисот метров в голову и девятьсот – по поясным мишеням. Прицел неплохой, хотя и непривычный – «Шмидт-Бендер 6*42». Нет дальномера, нет ничего – только пенек снизу и тонкая линия по центру прицела, никаких меток нет вообще, но сам прицел очень качественный, прочный, и стекло светлое. Повторяемость идеальная, от отдачи поправки не сбиваются ни на миллиметр. К ней глушитель – американский, модели «Шурфайр». Глушит не до конца, но так как распространение звука в воздухе падает по кубу, отчетливый хлопок на двести пятьдесят – триста метров уже не будет слышен вообще. Тем более – в таком сыром воздухе. Патронов было вдоволь, все – финские Лапуа, коммерческие. В синих коробках. Мне дали сразу упаковку в десять коробок и сказали, что, если надо будет – привезут еще. Со снабжением у них проблем не было, я знал некоторых ребят из ростовского СОБРа, так они нештат за свои деньги покупали…
Харкающий звук плохо отрегулированного двигателя материализовался в виде старого сельскохозяйственного самосвала «КамАЗ» с оранжевой кабиной и наращенными до предела бортами. Уголь везут. Ворованный наверняка. Сбыт тут есть, тут у каждого дома угольные ящики стоят, а газа тут нет. Углем топят…
– Пятерка, машина прошла…
– Принял.
– Цель выпустил, огонь по готовности…
– Принял… что за цель?
– Пятерка, увидишь. Отбой.
Я еще раз проверил предохранитель, затвор и замер.
Сначала ничего не было, только сырая, туманная пелена. Потом я увидел какое-то движение… у самой земли.
Свинья!
Среднего размера хряк, недоуменно похрюкивая, шел по колее, не понимая, зачем он здесь и что дальше делать. Потом – видимо, сзади выстрелили из пневматики или рогатки – он визгнул, пробежал несколько шагов и остановился.
Твою мать!
Я родился и вырос в городке, никогда не рубил кур и не резал свиней. Первое животное мне довелось зарезать на спецполигоне. Это был Чирчик, там не выращивали свиней, потому что ислам запрещает есть свиное мясо. А больше двухсот человек в лагере особого назначения каждый день хотят есть. Потому каждый день закупали овец, два, иногда три десятка. Путь на кухню шел через спецполигон, первое задание – просто перерезать овце горло, второе – забить ее ножом в сердце и освежевать. Так как ножом в сердце овец никто не забивает, все превращается в кровавую бойню. Ты пытаешься держать вырывающуюся овцу, бьешь ее ножом раз за разом и молишь то ли бога, то ли дьявола, чтобы она быстрее умерла. Иногда она вырывается и бежит, брызгая кровью, иногда волоча кишки, – а ты бежишь за ней. Даже призывники в мусбат, которым зарезать овцу не проблема, видя это, качали головами, а один сказал при мне – харам.
Грех. Нельзя.
С тех пор я не убивал животных. Людей – убивал. А животных нет.
Они этого не заслужили…
Чтобы кого-то убить, этот кто-то должен заслужить смерть. Вот того подполковника я обязательно убью…
– Пятерка, работай. Пятерка, прием…
Свинья.
Я смотрел в прицел на свинью.
Видимо, они позвонили или дали какой-то знак Гире, он подошел и похлопал меня по спине, отвлекая.
– Давай. Шашлык будет…
Я выстрелил, брызнуло красным – и хряк упал.
Черт… холодно как. Все тело дрожит от холода…
Я не стал перезаряжать винтовку. Просто оставил ее на том месте, где она стояла, протянул руку Гире:
– Руку дай.
Он, недоумевая, протянул руку, я пожал ее, а потом вывернул… немного так. Без фанатизма.
– Ты чо…
– Правила вежливости. Еще раз так сделаешь, когда я готовлюсь к выстрелу, – убью.
– Черт…
– Понял? – я чуть довернул.
