На базе Рашпиль прижился быстро: сноровисто чинил походный инвентарь и всякую электрику, вечерами сидел на каменистом обрыве, глядел сквозь полусомкнутые веки на закат, чувствовал, как щеки пощипывают долетающие с раскатов острые брызги. С берега доносились веселые голоса и общий смех: Алекс, душа общества, развлекал туристов. Хотя основная его работа была на маршрутах. Иногда, на легких трассах, помогал приятелю и Костя, хотя с Алексом, конечно, ему было не сравняться, на реке тот был король, артист, виртуоз весла. И бабы, не врал Красавчик, действительно на него гроздьями вешались. Ну и ладно, добродушно думал Костя, зато дай этому виртуозу весла в руки рашпиль, того и гляди всю шкуру сдерет или на ногу шмякнет.
На зиму Костя вернулся в Нижний Тагил. Город вдруг показался ему похожим на зону: серым, мрачным, каким-то зажатым. Так что, собираясь к открытию сезона на базу (как будто это само собой разумелось, даже странно), он прихватил с собой и Мороза, посочувствовав приятелю: вкалывать в душных мастерских посреди дымного города да наливаться по вечерам пивом – не самая радостная перспектива.
Гарик пришелся к месту: база набирала популярность, поток людей, готовых выкладывать деньги за «солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья», все прибывал, так что лишний персонал оказывался очень даже не лишним.
Еще через год на базе появилась Наташа.
Поначалу Костя ее и не замечал. Ну бегает какая-то бабенка, ничего так, эдакая кругленькая пампушечка, симпатичная, ну да летом все симпатичные. Вроде поварихой ее взяли, а может, сестрой-хозяйкой – на базе работу от сих до сих не поделишь, тут каждый – многостаночник.
Скажем, для починки ломавшегося пару раз за сезон генератора, который, если по уму, давным-давно просился «на заслуженный отдых», теоретически надо было вызывать из соседнего поселка профессионального электрика. Но это ж теоретически. Как-то само собой разумелось, что раз можно обойтись без пришлых – зря, что ли, у Кости руки золотые? – значит, так тому и быть.
Золотые-то они золотые, но всякое бывает. В этот раз агрегат отказал вечером, поэтому ремонт Костя отложил на следующий день, подключив пока запасной генератор. Запасной был и вовсе дохлый, так что привести в чувство основной нужно было как можно быстрее. Костя, поругивая себя за то, что не стал чинить «машинку» на ночь глядя, немного нервничал – ну как запасной тоже откажет – и потому торопился. А техника любит спокойствие и размеренность, нервности и торопливости не прощает.
Костя уже заканчивал возню с «пенсионером», когда тяжелая отвертка, которую он старался довернуть на пределе усилий, сорвалась с разбитого шлица и вонзилась в левое запястье.
– В-в-вашу!.. – прошипел он не столько от боли, сколько от злости на самого себя. Ну ладно бы зеленым ученичком был, но ему, Рашпилю, так опростоволоситься – фу, стыдоба!
Матерясь сквозь зубы, Костя зажал руку – ранка была невелика, но кровь хлестала щедро, глубоко пропахал, – и попытался ее перетянуть. Ну да, как же, одной-то рукой, да еще зажимая, чтоб не так сильно кровило, разве справишься!
И на базе в этот час, как на грех, пусто. Только в дальнем конце чья-то косынка белеет.
– Слышь, – буркнул Костя, подходя к невысокой «пампушечке» и силясь припомнить, как ее зовут. Наташа, что ли?.. – Я тут… поранился маленько… Перевязать бы, мне несподручно.
– Господи! – ахнула «пампушечка», увидев тянувшиеся из-под Костиных пальцев багровые струйки, но тут же деловито кивнула в сторону комнатки, отведенной под медпункт. – Пойдемте.
Действовала она спокойно и сноровисто, как опытная медсестра или как минимум санитарка. Обмыла холодной водой руку, прошлась вокруг раны сердито шипящей перекисью, осмотрела, понажимала, перевязала. Костины татуировки ее не испугали, да, собственно, вообще не заинтересовали. Во всяком случае, она ни вопроса ни одного не задала, ни замечания никакого по этому поводу не отпустила. Говорила только по делу:
– Зашивать тут нечего, но если по-хорошему, так надо бы укол от столбняка сделать. Чем, говорите? Отверткой? Ну вот, она же не стерильная. Может, в поселок съездите? – Озабоченно хмурясь, она качала головой. Голос у нее был низкий, грудной. И очень певучий.
– Да ну, – отмахнулся Костя. – Стерильная, не стерильная… Я ж не в земле ею ковырялся. Ну в машинном масле разве что. Так заживет, без уколов. Спасибо вам большое.
– Что вы, – покраснела «санитарка». – Не за что! Это тоже моя работа. Медсестра-то не каждый день тут, а я курсы окончила. Мало ли что может понадобиться. Вот первую помощь оказать, как сейчас. – Она смущенно улыбнулась.
– Спасибо, – зачем-то опять поблагодарил Седов. – А я почему-то думал, что вы тут на кухне. – Он смутился. Вот зачем надо было говорить, что он чего-то «думал»? С какой стати он, Рашпиль, ремонтник, должен думать про постороннего человека?
Но Наташа смотрела просто, как будто ничего «такого» в его «я думал» и не было. Может, и вправду не было? Одичал ты, Рашпиль, буркнул он сам себе.
– Ну да, на кухне, – закивала она. – В медпункте я так, для подстраховки числюсь.
Ему ужасно не хотелось уходить от этой… Наташи, да? Такая добрая, мягкая, милая. И совсем его не боится. Удивительно. Женщин всегда, сколько он помнил, отталкивала его угрюмая молчаливость. Как будто они чувствовали в нем опасность. Или, может, потому что до сих пор ему приходилось иметь дело со всякими там шалавами? Те, кому он тут чинил туристскую снарягу, не в счет. Костя для них никто, обслуга, им обаятельного Алекса подавай. Вон опять какую-то Юлю охмуряет, хоть и группа пришлая, не с их базы. А Красавчику один черт – из их групп, из пришлых, что на день-два сюда заворачивают, – все на него вешаются, а ему и в кайф. Одна, другая, десятая. Хоть и в штормовках, а все равно как из другого мира, одно слово – дамочки. А эта Наташа – своя. Когда она промывала и перевязывала его рану, касания ее рук были удивительно уверенными, но в то же время мягкими, нежными. Ласковыми. От русых волос пахло не какими-нибудь там французскими духами, а чем-то теплым, как будто хлебом. Так бы сидел и нюхал. И разговаривал.
Костя изумился сам себе. Никогда в жизни ему ни с одной женщиной не хотелось поговорить. Что за глупости! Бабы – это бабы, а мужики – это мужики, о чем им между собой разговаривать? Нет, в книжках-то все бывает. Писатели чего только не напридумывают. Слова всякие – про то, как хорошо быть рядом, про любовь… Читая – а читал он все-таки не так уж мало, – Костя удивлялся: любовь – это ж очень простая штука, это когда в штанах печь начинает и хочется прижать, потискать, ну и все остальное. Или все-таки не только?
– Больно? Голова не кружится? – Наташин вопрос застал его врасплох. Слишком, наверное, надолго затянулось молчание, слишком глубоко он задумался, вот она и встревожилась.
– Да нет, ничего. Нормально. Хорошо хоть, генератор уже наладил, а то теперь, пока не подживет все это, из меня работник, как из бревна, – неловко пошутил он и добавил зачем-то: – Я Костя.
– Ага, я знаю, – опять улыбнулась она. – А я Наташа.
