– Бабушка говорила, в Кемерове.
Это было одно-единственное воспоминание о прошлом.
Как я была влюблена? Обреченно. Начало не было концом, оно было Будущим, которое не обещало мне ничего, кроме захватывающего дух жизненного виража. А я никогда не боялась поворотов, перемен, неизвестности. Я не боялась и сейчас, но точно знала, когда и как это будущее превратится в прошлое. Средь множества наших влюбленных дел – бездумно беспечных, ласковых, уютных и радостных – у меня было одно очень важное: знать, каким будет наше расставание. Зачем мне это было нужно? Чтобы не испугаться и, осознав произошедшее, не потерять лица? Или чтобы успеть сделать ответный шаг? Или – быть первой? Я тогда сама не знала, почему мое счастье настороже, но я была внимательна, как никогда прежде.
И все же держать себя под контролем было трудно.
Я помню, как впервые побывала у него в театре. Шел вечерний спектакль, для меня был оставлен пропуск.
– Ты можешь пройти через служебный вход. Балет – средний, так что можешь приехать к середине или к концу, тебя проводят прямо ко мне в гримерную.
Но я пропуском не воспользовалась. Купила обычный билет и приехала на спектакль, как и полагается, к семи часам. Я получила несказанное удовольствие от прогулки по фойе и обязательного разглядывания портретов артистов. Они развлекали – с некоторых, особенно древних, глядели неузнаваемые известные лица. Впрочем, молодые артисты на фотографиях выглядели отлично. Особенно был хорош Саша.
– Господи, да он просто бог какой-то! – прошелестела рядом со мной весьма зрелая поклонница балета. Оглянувшись, я поняла, что и молодое поколение вполне разделяет ее мнение. «Да, он красив. Он удивительно красив. Не так талантлив, как обещано было природой, но красив и способен», – заключила я в антракте между первым и вторым действием. Между вторым и третьим я подумала, что Александр Аверинцев божественно хорош и чертовски талантлив. Что он совершенно правильно сделал, что уехал из питерского театра и согласился на участие в этом авангардном балете. Оказалось, что его тело, его внешние данные, его манера танца как нельзя лучше подходит для «рваных» мелодий, для переменного ритма, для угловатости и резкости современной хореографии. Он, безусловно, был хорошим принцем – неважно в каком балете, – благородство движений, отточенность классических па, сказочно-сладкий облик. Но здесь, на этой сцене, в скупых декорациях и скудных костюмах, его фигура, лицо вдруг стали более выпуклыми, самозначительными в своей красоте и пришли во впечатляющее противоречие с музыкой и хореографией. Эффект от этого несочетания был поразителен – на сцене из хаоса появлялся полубог в облике совершенного человека. Его танец, движения были безукоризненными и сильными. Сидя на своем месте в партере, я вдруг просто физически ощутила мощь его тела.
Закончился спектакль, но в гримерную я не спешила. Все тот же бес, который спутал мое поведение в галерее, который во время наших вдруг ставших частыми встреч заставлял кокетничать, мило гримасничать, говорить рассеянными полузагадками – так пробуют свои чары подросшие школьницы, этот самый бес не пускал меня, держал за подол платья и нашептывал: «Погоди, он должен ждать, должен волноваться, должен отчаяться и только потом увидеть тебя». Я постучалась в дверь, когда многие артисты, переодевшись, уже спешили домой.
– Ты?! Я думал, что уже не придешь! – Он был почти раздет. Нельзя же считать, что такое тело можно прикрыть, спрятав в одни только джинсы. В его возгласе прочиталось все сразу – ожидание, надежда, отчаяние и… желание. Мы с ним «ходили за ручку» уже два месяца, мы потеряли память и Питер, который знал нас совсем другими, мы перерождались на глазах друг у друга, становясь независимыми от своей прошлой истории. И он и я понимали, что близость – это вопрос все тех же самых обстоятельств – времени и места.
– Я раньше не могла. Я смотрела спектакль.
– Но пропуск? Ты им не воспользовалась. – Он даже не скрывал, что волновался и узнавал, проходила ли я через служебный вход.
– Нет, не воспользовалась. Мне захотелось купить билеты, сходить в буфет и смирно сидеть в партере, ожидая третьего звонка.
– И как тебе спектакль?
– Не знаю. Я совершенно ничего не понимаю в такого рода искусстве. Много звуков, мало красоты, будоражит, раздражает слух. Но могу сказать определенно, что ты – великолепен.
– Будет тебе. – Он засмеялся так, словно случилось нечаянное везение.
– Серьезно. Ты очень красив и очень талантлив. И в этом спектакле это очевидно. Есть какой-то смысл в театральном минимализме.
– Ты не шутишь?
– Какие тут могут быть шутки. Женщины в зале затаили дыхание.
Последняя фраза не произвела на него впечатления – он так привык к вниманию и восхищению, что даже в этом его равнодушии не было пресыщенности.
– А ты? Ты…
– Что – я? – Я тоже затаила дыхание.
– Тебе понравилась музыка? Сценография? Работа художника? – Он задавал вопросы, двигаясь по полукружью – между нами был странный дугообразный диван. Я стояла с одной стороны, он – с противоположной. Чтобы приблизиться друг к другу, необходимо было обойти это препятствие, и мы оба начали движение, только в разных направлениях. Двигались мы в такт, почти с одинаковой скоростью, словно исполняли танец. Догнать друг друга не получалось – этот кожаный полукруг раззадорил нашу кровь, избавил от пауз и лишил нас терпения. Саша вдруг остановился, сделал шаг навстречу, и я врезалась в его натренированный торс.
Как хорошо, что на твоем пути возникают преграды. Полукруглые или обычные диваны, стулья, столы, кровати, одеяла, подушки. Наконец, одежда – платья, брюки… Хорошо, что они встречаются, потому что, пока их преодолеваешь, успеваешь взвесить все последствия своей решимости.
Полукруглый кожаный диван в гримерной был скользким и неудобным. Колючий плед, которым я «обожгла» спину, норовил сползти на пол. Я помню, что наша одежда перемешалась и образовала на полу небольшой курган. В этом кургане «покоились» остатки наших страхов. Мы же, превратившись в одно целое, утонули друг в друге, старательно удерживая равновесие на изделии итальянских мебельщиков.
– Я – старше тебя. Я – бывшая жена твоего отца, – произнесла я, едва отдышавшись.
– Даже не понимаю, о чем ты говоришь! – Саша сильным и ловким движением подхватил меня и положил на себя. У него это вышло очень ловко – видимо, сказывался опыт работы в балетных дуэтах. Впрочем, я была такая маленькая и худенькая, а он таким высоким и сильным, что, устроившись на его груди, я почувствовала себя очень надежно.
– Избавь меня от разговоров о возрасте. Мне это неинтересно, – произнес он, поглаживая мою спину. Я, чувствуя себя кошкой, почему-то сразу ему поверила и, удивительное дело, больше ни разу ни вслух, ни про себя про ту разницу не заикнулась. Конечно, я немного боялась его, возраста, который гарантировал наше расставание и был залогом его ухода от меня. Но в отличие от многих женщин в такой ситуации я не боялась яркого дневного света, не стеснялась его знакомых ровесников, спокойно признавалась в усталости и плохом самочувствии. Я не проявляла чудеса выдержки и выносливости, не подчеркивала возраст, но и изображать сверстницу тоже не считала нужным. Мне легко было это сделать – нашу с ним историю я читала с конца.
