Беда в том, что достойно ответить на эти угрозы мы не можем. Никакой успешной модернизации экономики быть не может в рамках экономической модели, когда собственник не заинтересован ни в чем другом, кроме собственного обогащения. Не следует ожидать ни роста реального сектора экономики, ни снижения уровня преступности и коррупции. На почве обогащения одних и обеднения других должный консенсус в обществе труднодостижим. Скорее, надо быть готовым к обострению социальных противоречий с непредвиденными последствиями.
Для нашего спасения нам нужна альтернативная модель общества и экономики, которая может быть разработана на основе новой экономической теории, соответствующей интересам всей страны и всего народа, а не только ее богатеющей верхушки, как это имеет место сейчас. Успех Китая, Вьетнама, Индии и Бразилии ясно указывает нам на эту модель. Когда-то эти страны учились у нас, но, как хорошие ученики, превзошли своего учителя. Теперь нам не грех поучиться у них и последовать их примеру. К сожалению, происходит другое. Опровергающий монетаристскую теологию опыт этих стран замалчивается дипломированными прислужниками капитала вообще и российскими в особенности. Лишь изредка появляются малым тиражом в самиздате (Кива, 2011, Пивоварова 2011, Цаголов, 2011) предпринимаемые по собственной инициативе исследования по этому вопросу. Но все равно они остаются за пределами внимания не только властей, но и нацеленных на защиту интересов капитала множества хорошо оплачиваемых научных центров. Официозная Россия повернута спиной ко всему тому, что не укладывается в прокрустово ложе монетаристской мифологии.
Между тем прогрессивная экономическая мысль находится как раз за пределами этой мифологии. Наряду с западным марксизмом и институционализмом, как было показано в предыдущих главах, таким является разработанная английскими и американскими учеными посткейнсианская экономическая теория. Она представляет собой бесценный дар для нас при условии дополнения его тем, что показывает опыт стран, развивающихся по пути, альтернативному традиционному капитализму. В этом ряду по достоинству надо оценивать и собственный опыт. В советской практике государственного регулирования и планирования было много негативного, но, как теперь ясно, было немало и позитивного.
Поэтому не от всего своего тоже надо отказываться! В неизменном виде, как это мы сделали с мэйнстримом, принимать ничего не следует. Везде есть своя специфика, и с учетом этого следует воспринимать и то ценное, чем обогатили мировую практику и теорию страны с разными моделями экономики, в особенности те, кто, выбрав альтернативный путь развития, показывает свои впечатляющие успехи.
1. Нависшая над Россией угроза периферийной экономики
С полной определенностью следует сказать, что в рамках принятой нами неоклассической модели Россия идет по пути постепенного сползания на колею периферийной экономики, призванной обслуживать другие страны. Мы стали для них, с одной стороны, источником получения топливных и сырьевых товаров, а с другой – рынком сбыта их товаров.
В этой связи самого серьезного внимания заслуживает то, с какой полнотой и прямотой вскрываются механика и последствия российских реформ в периодической и специальной литературе западными авторами. В то время как у нас не только во властных структурах, но и в академической сфере преобладает приспособленчество к тому, что есть, в западной литературе вскрывается подноготная нашей реальности. Добросовестные западные авторы не скрывают, что принятая нами модель рынка имела иные цели, чем те, о которых говорилось. Шоковая терапия и обвальная приватизация были троянским конем, запущенным в российскую экономику для ее превращения в сырьевой придаток Запада. «Преобразовательные задачи для стран Центральной и Восточной Европы с самого начала 90-х годов, – пишет американский институционалист Дж. Ангресано, – исходили из интересов Запада и определялись идеологическими постулатами, присущими неоклассической теории, такими, как предоставление рынка западным кредиторам, доступ к сырьевым материалам этих стран и усиление политического влияния в регионе» (Angresano, 1997, p. 28).
Подобная направленность российских реформ, с самого начала ясная многим на Западе, долгое время не доходила до сознания нашей общественности. Даже среди профессиональных экономистов преобладало представление, что отказ от плановой и переход к рыночной экономике поднимет страну до новых высот. Не было понимания разнородности капиталистического мира, стратегии развитых стран, их заинтересованности в том, чтобы не создавать себе конкурентов, а исключать их путем подчинения менее развитых стран своим интересам.
В такой стратегии нельзя видеть заговор или злую волю. Она диктуется объективными обстоятельствами, природой капитализма, по которой преследование собственного интереса, будь то отдельный человек, фирма или страна, считается нормой политики и поведения. Это привело к тому, что мир давно разделился на развитые и отсталые страны. Известный теоретик миросистемного анализа И. Валлерстайн именует развитые страны «центром или ядром» мирового капитализма, а отсталые страны его – «периферией». Он пишет, что «отсталость – это не «неразвитость», т. е. не некая исходная докапиталистическая или досовременная стадия бытия, а следствие исторического процесса мирового развития, ведущего к установлению взаимозависимости между ядром и периферией. Отсюда следует, что дальнейшее расширение и углубление разделения труда в мировом масштабе приведут не к национальному развитию, как утверждали девелопменисты (сторонники теории развития. – С. Дз.), а к углублению отсталости стран периферии» (Валлерстайн, 2004, с. 675). Многие другие ведущие специалисты в этой области (Prebish, 1950, Emmanuel, 1972, Frank, 1978, Amin, 2010) также связывают феномен отсталости с положением, которое данная страна занимает в миросистеме капитализма. Те, кто прорвался вверх и обустроился там, доказывается в этих работах, заинтересованы в том, чтобы все более затягивать петлю зависимости одних от других (Gereffi and Korzenewicz, 1994, Arrighi, 1994, 2007, 2009, Bair, 2009).
Особенно благоприятные условия для усиления экономической зависимости на мировой арене стали складываться в результате краха СССР и исчезновения движения социалистической ориентации в развивающихся странах. Устранение угрозы экспроприации капитала, в том числе иностранного, со стороны социалистических и национально-освободительных движений привело к взрывному росту прямых иностранных инвестиций в этих регионах (Кругман, 2009, с. 127-160). Экспансия транснационального капитала объясняется стремлением присвоить «империалистическую ренту», вытекающую из разницы в оплате труда развитых капиталистических стран и мировой периферии (Amin, 2010). Рост эксплуатации регионов с низкой оплатой труда позволил повысить прибыли корпораций развитых стран при сокращении инвестиций в основной капитал. Специфическая форма, с которой связана современная форма этой эксплуатации, заслуживает большего внимания.
В индустриальном обществе прошлого предназначенный для продажи продукт, как правило, целиком изготовлялся на определенной фабрике или комбинате, где и определялась стоимость товара, прежде всего, затратами на оплату труда. Современная мировая экономика сильно изменилась под влиянием скачка в развитии транспорта и средств связи, резко «сократившими» географические расстояния и стимулировавшими международную интеграцию. В результате сложились «глобальные производственные сети», объединившие разработчиков и производителей продукции из различных регионов мира, порою отстоящих друг от друга на тысячи километров. При этом, однако, всегда есть головная компания, как правило, транснациональная корпорация развитой капиталистической страны, которая выступает главным организатором и получает главную выгоду от деятельности всей цепочки. Как показывают представители школы «глобальных цепочек стоимости» (global value chains – GVC) (Bair, 2009), процесс производства расчленяется на отдельные звенья с разной величиной добавленной стоимости. При этом высокодоходные стадии (разработка продукта, маркетинг, продажа, послепродажное обслуживание) закрепляются за головной компанией в развитой стране, а трудозатратные (собственно производство) переносятся в бедные государства с низким уровнем заработной платы. Этот процесс заказа производства за рубежом получил название аутсорсинга (outsourcing) и часто трактуется как чисто технический процесс размещения производства там, где оно более эффективно. Но поскольку эта эффективность связана не только с технической специализацией производства, но в гораздо большей мере с его переносом в регионы с низкой оплатой труда, то она имеет глубокий социальный подтекст.
