– Да, – согласился я. – Но некоторые рождаются без ручек или ножек. Иногда появляются уродцы. Чтобы этого не произошло, доктор вытаскивает такого ребеночка до срока и убирает.
– Пока он не вырос?
– Совершенно верно, пока он не вырос.
– А меня тоже вытащили до срока?
– Нет, – ответил я, обнимая сына.
– А почему у некоторых детей нет рук или ног?
– Это просто случайность, – ответил я. – Ошибка.
Джонни вытянул руку и принялся изучать ее, сжимая и разжимая пальцы.
– Руки как руки, – сказал он.
– Да.
– Но ведь они есть у всех.
– Нет, не у всех.
– У всех, кого я знаю.
– Верно. Но иногда люди рождаются и без рук.
– Как же они играют в мяч?
– Они вообще не играют.
– Это плохо, – рассудил Джонни и снова пытливо посмотрел на свой сжатый кулачок. – А почему у тебя руки на месте?
– Ну.., потому что… – начал я, но вопрос оказался мне явно не по силам.
– Почему?
– Потому что внутри человека есть особый код.
– А что такое код?
– Ну, это такие указания. Код говорит человеку, как ему расти.
– Код?
– Это что-то вроде чертежа.
– А… – задумчиво протянул Джонни.
– Понимаешь, это как твои кубики. Ты смотришь на картинку и строишь то, что на ней нарисовано. Вот что такое чертеж.
– Ага.
Я не знал, понял ли он меня. Джонни поразмыслил над моими словами и поднял глаза.
– А если достать ребенка из мамы, что с ним будет?
– Он уйдет.
– Куда?
– Просто уйдет, – буркнул я, в надежде избежать дальнейших объяснений.
– Эх, – вздохнул Джонни, слезая на пол. – А дядя Арт на самом деле подпольный акушер?
– Нет, – сказал я, понимая, что не могу ответить иначе. Не хватало еще, чтобы мне позвонила воспитательница детского сада и сообщила, что дядька Джонни делает подпольные аборты.
Но чувствовал я себя препогано.
– Вот и хорошо, – молвил Джонни. – Я очень рад.
И побрел прочь.
* * *
– Ты ничего не ешь, – сказала Джудит.
Я отодвинул тарелку.
– Спасибо, я не очень голоден.
Джудит повернулась к Джонни.
– Доедай, сынок.
Джонни зажал вилку в маленьком кулачке.
– Я не очень голоден, – сказал он и покосился на меня.
– Еще как голоден, – заверил я его.
– А вот и нет.
Дебби, совсем еще крошка, с трудом достававшая носом до края стола, бросила нож и вилку.
– Я тоже не голодная, – заявила она. – И еда невкусная.
– А по-моему, очень вкусная, – возразил я и, дабы исполнить родительский долг, набил рот снедью. Детишки подозрительно наблюдали за мной. Особенно Дебби. Она была на удивление смышленой для своих трех лет.
– Ты просто хочешь, чтобы мы тоже ели.
– Нет, мне правда нравится, – ответил я, снова набивая рот.
– Ты притворяешься!
– Ничего подобного.
– Тогда почему ты не улыбаешься? – спросила Дебби.
К счастью, в этот миг Джонни все-таки решил подкрепиться. Погладив себя по животу, он сказал:
– А ведь и правда вкусно.
– Честно? – не поверила Дебби.
– Да, очень, – подтвердил Джонни.
Дебби принялась ковырять вилкой еду, осторожно взяла немножко, но не успела поднести вилку ко рту – все посыпалось на платье. После этого Дебби, как и полагается нормальной женщине, разозлилась на всех, кроме себя, и заявила, что еда отвратная и с нее довольно. Джудит начала строго величать ее «юной леди» (верный признак материнского раздражения), а Дебби принялась канючить, и это продолжалось до тех пор, пока Джонни не покончил с едой и не показал нам горделиво свою вылизанную до блеска тарелку.
Прошло еще полчаса, прежде чем нам удалось уложить детей. Вернувшись на кухню, Джудит спросила:
– Кофе?
– Да, пожалуй.
– Мне жаль, что малыши капризничают. Последние дни им было очень нелегко.
– Как и всем нам.
Джудит разлила кофе и присела к столу.
– Мне все не дают покоя эти письма к Бетти, – сказала она.
– А что такое?
– Ничего особенного. Просто их общий дух. Оказывается, вокруг нас – тысячи и тысячи людишек, которые только и ждут удобного случая. Тупые узколобые мракобесы.
– Демократия в действии, – ответил я. – Эти людишки правят страной.
– Хватит надо мной смеяться.
– Я не смеюсь. Я понимаю, о чем ты говоришь.
– Мне страшно, – продолжала Джудит, пододвигая мне сахарницу. – Кажется, мне лучше уехать из Бостона и никогда не возвращаться сюда.
– Везде хорошо, где нас нет, – ответил я. – Пора бы свыкнуться с этой мыслью.
* * *
У себя в кабинете я убил два часа, просматривая старые учебники и журнальные статьи. И размышляя. Я не знал, как связать воедино всех этих людей – Карен Рэнделл, Сверхголову, Алана Зеннера, Бабблз, Анджелу. Я пытался разобраться в действиях и побуждениях Уэстона, но в конце концов только еще больше запутался.
– Девять часов, – объявила Джудит, входя.
Я поднялся и натянул пиджак.
– Убегаешь?
– Да.
– Далеко?
Я улыбнулся.
– Поеду в один бар в центре.
– Это еще зачем?
– Будь я проклят, если сам знаю.
«Электрический виноград» располагался рядом с Вашингтон-стрит. Выглядел он весьма непритязательно – старое кирпичное здание с широкими витринами, заклеенными бумагой, на которой красовались надписи: «Зефиры каждый вечер. Лихие плясуньи». Не знаю, как насчет плясуний, но рок-н-ролл и впрямь был лихой и разносился по всей округе.
Было десять часов. Четверг. Не очень оживленный вечер. Два-три морячка, столько же проституток. Эти последние отирались в конце квартала, приняв зазывальную стойку цапли и выпятив животы. Одна каталась вокруг бара на маленькой спортивной машинке. Проезжая мимо меня, она улыбнулась, захлопала замурованными в тушь ресницами.
Внутри бара было чадно, смрадно, влажно и по-звериному потно. Грохот стоял оглушительный, он сотрясал стены, давил на барабанные перепонки, спрессовывал воздух едва ли не до жидкого состояния. У меня зазвенело в ушах. Я остановился, чтобы глаза малость привыкли к темноте. В кабинках вдоль стены стояли дешевые дощатые столы, возле другой стены тянулась длинная стойка. Перед сценой был тесный пятачок, на котором отплясывали двое матросов и две молодые толстухи весьма неопрятного облика. Вот, собственно, и вся клиентура.
