— А могли вашу разведроту послать в бой первой?
— Конечно. Обычно при форсировании рек вперед пускали разведчиков. Думаю, это было оправданно. Например, Вислу форсировали сначала мы, подавили там пулемет и зенитку, дали сигнал, и за нами уже пошла пехота.
— Бывали такие случаи, что люди попадали в разведку, но понимали, что это не для них, и просили отпустить их?
— Раз уж люди попадали к нам, то они и продолжали служить, но был всего один такой случай. Одновременно с нами в разведроту попал один молодой парень невысокого роста, еврей по фамилии Фельдман. Прошел наравне с нами весь процесс обучения, но перед вступлением в бои он из роты пропал. Видно, кто-то ему помог закрепиться на какой-то тыловой должности. Больше на фронте мы его ни разу не видели. Через 40 лет после войны у нас была встреча ветеранов в Москве. И там мы его встретили, тем более что он был москвич. Я просмотрел список ветеранов, которые присутствовали на встрече, и вижу, что в списке ветеранов разведроты записан и этот человек. Ни на одно задание с нами не ходил, а числится разведчиком… Нас, разведчиков, на той встрече было шесть человек, но он к нам так ни разу и не подошел…
Был еще один случай, когда у одного парня была «куриная слепота» и его перевели. Кроме того, несколько человек от нас перевели в полковую разведку, но чтобы от нас забирали человека, ввиду его «профнепригодности» в разведке, такого я не помню.
— Чем было обусловлено, что за два года у вас сменилось 5 командиров роты?
— В основном командиры роты уходили от нас на повышение. Даже если их переводили на другую должность, то нам, разведчикам, не объясняли, по какой причине. Но был у нас и такой эпизод, когда сняли с должности командира роты, при котором я попал в разведку. Хороший был офицер, знающий наше дело, но его решили снять, так как длительное время нам не удавалось взять «языка». Мы стали протестовать, даже направили делегацию к командованию дивизии, но это не помогло. Мало того, нас отругали за то, что мы вмешиваемся в дела командования.
Считаю, что командиры роты нам попадались неплохие. Хорошие люди, они пользовались уважением у солдат, и не припомню такого, что мы хотели, чтобы кого-нибудь из них заменили. У нас был даже такой случай в Германии. Как-то наша рота шла строем, и вдруг наш командир, капитан Попов, начал ругаться с каким-то солдатом, видно, они были раньше знакомы. Очень сильно ругались, так, что, когда мы пошли дальше, тот солдат бросил в нашего командира палку. Тут, конечно, мы не выдержали, все бросились на этого солдата и избили его до полусмерти…
Но насколько я убедился, главной задачей командира разведроты было все-таки не выполнение боевой задачи, а хозяйственное обеспечение роты. За все время моего пребывания в разведке командир роты всего один раз участвовал с нами в выполнении боевого задания: это когда мы ходили в тыл к немцам возле станции Близнецы. Фактически нашим командиром был начальник разведотдела дивизии майор Жигалов. Он почти всегда был в расположении разведроты. Это был очень грубый, злопамятный и заносчивый офицер. Обычно люди очень сближаются в боевой обстановке, а этот нет, вел себя очень высокомерно. В случае если кто-то из разведчиков серьезно провинился, то он давал ему такое персональное задание, что шансов выжить почти не было. Например, в такую «немилость» к нему попал мой друг Алексей Солодовников. Не знаю, с чего все началось, но поссорились они очень сильно и отношения между ними были очень плохими. Жигалов даже сажал моего друга на гауптвахту, ее роль исполняла глубокая воронка. И вот при входе в Берлин он дал Алексею такое задание: переправившись через канал, а мост был взорван, уничтожить немецкую огневую точку и таким образом помочь нашему подразделению форсировать этот канал. Одному!.. Персонально!.. Но Солодовников по разрушенному мосту, через канализационную систему смог-таки проникнуть в тот дом и уничтожить пулеметную точку! У нас была такая радость, ведь мы прекрасно понимали, что он фактически вернулся «с того света»… К этому офицеру, конечно, в роте относились очень неприязненно, но идеи, чтобы «убрать» его, у нас не возникало. До такого не доходило.
— Конфликты между солдатами были часто? Могли они решаться с помощью оружия?
— Такое исключено полностью, я о таких случаях никогда не слышал. В нашей роте коллектив был очень дружный и сплоченный. Серьезных конфликтов я не помню.
— Вам довелось общаться с командованием дивизии. Что это были за люди, пользовались они у солдат уважением?
— Командиром нашей дивизии с 1941 года и до конца войны был генерал-майор Глебов. Очень опытный, грамотный офицер, еще за бои на Халхин-Голе у него было два ордена Боевого Красного Знамени. За бои на Висле он был удостоен звания Героя Советского Союза. Его заместители менялись, например, после освобождения Белоруссии к нам прислали Героя Советского Союза генерал-майора Дука, который был командиром партизанской дивизии. Командование дивизии пользовалось авторитетом у солдат, но не всегда у начальства. Одно время, например, у нас начальником штаба дивизии был кавказец, наверное чеченец. Но его вскоре заменили, наверное из-за его национальности. Это был едва ли не единственный кавказец, с которым я сталкивался на фронте, так как нашу дивизию часто пополняли представителями народов Средней Азии и ни разу кавказцами.
— Были случаи, чтобы разведчики из вашей роты попадали в плен к немцам?
— Всего один раз у нас был такой случай. На Украине, возле города Новоодесса, форсировали с ходу Южный Буг и захватили небольшой плацдарм. Наши артиллерия и танки отстали, а немцы контратаковали, и пехота не выдержала. Группе наших разведчиков поручили остановить бегущую пехоту. Но сделать это не удалось, их отбросили к самой реке, а одного из наших разведчиков завалило в окопчике, когда по нему проехал немецкий танк. Ночью он очухался и пошел в село, так как мы уже стояли там до этого в одной из хат. Он нашел этот дом и спрятался там под кроватью, чтобы переждать день, а ночью попытаться перейти линию фронта, но его нашли. В плену он представился простым пехотинцем, и ему поверили, поскольку в том бою попало в плен до сотни наших солдат. Его не расстреляли и даже оставили работать при кухне, где он колол дрова, чистил картошку. Ав одну из ночей, во время немецкого отступления, когда его заставили нести ленты к пулемету, он с этими коробками перешел через линию фронта как раз на участке нашей дивизии. Он успел попасть к нам в роту и рассказать обо всем, что с ним случилось, но его, конечно, сразу забрали в особый отдел, и больше мы его никогда не видели и не знаем его дальнейшей судьбы… Мы ничего не могли для него сделать.
— Со «штрафниками» доводилось сталкиваться?
— «Штрафниками» нас не пополняли. Был случай на Шерпенском плацдарме, когда мы ходили в «поиск» вместе с группой из «штрафников». Но они оказались слабо подготовлены, сильно шумели, немцы нас обнаружили и обстреляли. Мы вынуждены были отойти, не выполнив задания. Несмотря на это, те из «штрафников», кто был ранен при отходе, были реабилитированы как «искупившие кровью», зато нас ругали за невыполнение задания…
