Но скорей всего, ее мужчина – в отличие от Родригеса – был далеко не дурак. И искал себе не ту женщину, которая будет его «уважать», а ту, которая сможет разделить с ним всю его жизнь. И даже подхватит упавшее знамя, если он погибнет.
Мир праху твоему, безвестный разведчик. Ты нашел хорошую женщину.
* * *
До пресловутой верховой прогулки оставалась неделя, и график уплотнился так, что некогда было и кофе лишний раз попить. Мне приходилось успевать всюду – и работать, и заниматься верховой ездой, и к тому же сеньора Вальдес внезапно решила сделать меня доверенным лицом, поэтому через день я возила ее по разным тайным делам. В тайных делах ничего особенно компрометирующего, на мой взгляд, не было. Ну подумаешь, сеньора наняла три детективных агентства, чтобы следить за интересными людьми. Одно следило за ее сыном – честно говоря, после того, как его едва не убили, я бы на ее месте тоже кого-нибудь наняла; второе – за соседкой (похоже, сеньора подозревала молодую вдову с двумя детьми, живущую через дом от нее, в хищнических намерениях по отношению то ли к генералу Вальдесу, то ли к Энрике). А третье следило за тем самым тренером по верховой езде. Ну, что у сеньоры с тренером были особенные отношения, я заметила сразу. Нельзя не заметить, как она менялась в лице, как начинал сверкать ее взгляд, как томно опускались ресницы, какой игривой становилась улыбка. А чего, дело понятное: генералу уже слишком много лет, а женщина в самом соку. Судя по тому, что сам факт таких поездок в доме не скрывался, генерал знал об интрижке жены – и не возражал. Вряд ли, конечно, ему было приятно, но и настаивать на целомудрии супруги он явно не хотел. Одним словом, по-человечески я не одобряла такие шашни, но для разведки эти сведения не имели ни малейшей ценности, поскольку их разглашение не могло привести к серьезным потерям у клиента. Другое дело – то, что происходило в деревне на Заячьем плесе.
Поэтому, когда во вторник у меня внезапно образовалось окно длительностью в шесть часов, я вызвонила Весту, и мы поехали на Заячий плес. Никакого особенного плана действий у меня не было. Прихватить мужика, отвезти подальше в лес и побеседовать по душам – вот и все.
Приехали мы очень удачно, перед самой сиестой. Погода, надо сказать, была еще вполне терпимой, даже в середине дня любой здоровый человек мог бы пробежать километр по открытой местности и не схлопотать при этом солнечный или тепловой удар. Да и вообще мне, учившейся в Испании, бывавшей в настоящей Мексике, местный климат казался очень мягким. Никакой реальной необходимости в сиесте не было, ее соблюдали как дань традициям.
– Жарко как сегодня, – выдохнула Веста, когда мы нашли место на парковке в самом удобном углу. – А скоро лето, и будет полная гибель.
Я покосилась на нее и промолчала. Похоже, в настоящей Мексике Веста не смогла бы прожить и года. Ей бы куда-нибудь в Северную Европу. В Шотландию, например.
Сама не знаю, почему я вспомнила Шотландию. И – Сэнди, Сэнди Маккинби, агонизирующего у меня на коленях. Парня с самой чистой и глубокой душой на свете. Энрике Вальдес тоже отличался некоторым простодушием, но то, что у Энрике было наивностью от недостатка жизненного опыта, у Сэнди было мудростью. И уж на что Сэнди не мог пожаловаться, так это на недостаток опыта.
Мы с моим деканом, Кидом Тернером, летели на вертолете Макса в клинику и боялись не довезти Сэнди живым. А он лежал на сиденьях заднего пассажирского ряда, ребята помогли устроить его так, чтобы голова была у меня на коленях. Он бредил, говорил быстро и на непонятном языке, даже улыбался, хотя я точно знала – он испытывает чудовищную боль. У него в буквальном смысле плавились мозги – а он смеялся. А я рыдала.
Мне почему-то сделалось не по себе от этого воспоминания. Я сидела в машине на деревенской парковке, смотрела вдоль пустеющей улицы, залитой весенним солнцем, – и не видела ничего.
– Ты в порядке? – Веста легонько толкнула меня в плечо.
Я повернула голову. Зачем я здесь? Я не могла отделаться от ощущения, что вся моя жизнь с хрустом сломалась в тот день. Солнечный, хотя и не слишком теплый, осенний мадридский день. Сломалась и потекла по какому-то другому, не предназначенному мне судьбой руслу.
Я была не на своем месте – вот что я поняла в ту секунду.
– Да, конечно, – сдержанно ответила я Весте и открыла дверцу, впуская в салон машины разогретый воздух. – Идем?
И мы пошли.
Позже я поняла, что успех всего дела предопределило мое тотальное равнодушие. Мне было до такой степени наплевать на результат, на сеньору Вальдес и на Эльдорадо в целом, что мужик – поверил. Мне было скучно, я хотела домой, еще этот несчастный Сэнди просто из головы не шел… Я сквозь зубы процедила, что сеньора желает встретиться вне обычного графика, поскольку случилось нечто важное, и лучше бы некоторые детали обговорить при личной встрече, а то как бы чего не вышло. Да, прямо сейчас. Нет, в город ехать ни к чему, сеньора ждет его в маленьком кафе при мотеле в пятнадцати километрах отсюда. Да, это самое удобное место, с одной стороны, безопасное, потому что людное, с другой стороны – там трасса, никто никого не знает и нет риска попасться на глаза кому-то, кто сделает ложные выводы. А не хочешь, мол, как хочешь, пеняй потом на себя, тебя честно хотели предупредить.
И этот параноик сел в мою машину. Да еще и на переднее сиденье.
Веста плюхнулась за руль, я – назад, точно за спину мужику. Когда Веста отъехала на триста метров от деревни, я набросила мужику удавку на шею и придушила до потери сознания.
– Ловко, – только и сказала Веста.
Я уже поняла, что она думает на мой счет. Пусть думает. Я не хотела только прямых вопросов, отвечая на которые придется лгать в глаза. Разумеется, я это умела. Разумеется, для меня не составляло ни малейшего труда солгать хоть на Страшном суде. Нас таких нарочно отбирали – на факультет. А потом еще и учили, как врать достоверно.
Но мне не хотелось.
Само собой, я была бесконечно далека от того, чтобы, подобно Родригесу, искать друзей и конфидентов в Эльдорадо. Просто мне хотелось домой. И еще почему-то меня не оставляли мысли о парне, о котором я в последний раз вспоминала почти два года назад.
Да. Я умею лгать. Я умею лгать так замечательно, что способна обмануть даже себя. А я ведь себя обманула, решив, что мне совершенно ни к чему этот парень. Что он ничего для меня не значит. Да и вообще он принц, мне с принцами не по пути (интересно, а как же тогда быть с Максом, который такой же принц?). Но почему тогда у меня так колотилось сердце при встрече с ним?
Сэнди, Сэнди. Каждый парень мнит себя не таким, как все. А Сэнди действительно был особенным. Звездный принц, один из двух наших герцогов – да, их всего двое, такой титул очень дорого стоит, и мало кто из принцев считает нужным платить соответствующие титулу налоги, – владелец Клариона, планеты, которая, возможно, станет для землян новым домом. Он носил футболки, джинсы и кеды, купленные на распродаже в Мадриде, той же самой распродаже, где одевались все его однокурсники. Да, я знаю, есть такие баснословно дорогие шмотки, которые выглядят старыми и восхитительно поношенными. На них даже дырки в нужных местах присутствуют. Стиль родился еще в восемнадцатом, что ли, веке. Одежда должна выглядеть просто, быть сшитой из очень дорогой ткани, ни в коем случае не производить впечатление новой. Называется «дендизм». И при всей своей нелепости он оказался едва ли не самым живучим, сохранившись в той или иной форме до двадцать седьмого века.
