– Ну, согласен, – кивнул Торн.
– Следующая проблема. Эволюция никогда не действует как слепая стихия. Некоторые экологические ниши остаются незаполненными. Некоторые растения непригодны для питания. И некоторые животные почти не изменяются. Акулы не эволюционировали уже сто шестьдесят миллионов лет. Опоссумы оставались неизменными со времен вымирания динозавров, уже шестьдесят пять миллионов лет. Окружение этих животных претерпело разительные перемены, а сами они остались практически прежними. Не совсем, но почти прежними. Другими словами, они никак не отреагировали на изменения окружающей среды.
– Может, они до сих пор хорошо приспособлены к ней? – спросил Арби.
– Может. А может, существует еще ;что-то, чего мы пока не понимаем.
– Например?
– Например, другие законы, влияющие на результат.
– Ты имеешь в виду, что эволюцию что-то направляло? – уточнил Торн.
– Нет, это теория Сотворения, и она неверна. Изначально неверна. Я же имею в виду, что естественный отбор, влияющий на гены, вероятно, еще не конец истории. Это слишком просто. Здесь воздействуют и другие силы. Молекула гемоглобина – это протеин, стиснувший, наподобие бутерброда, центральный атом железа, который притягивает кислород. Гемоглобин сжимается и расширяется, когда берет или отпускает кислород – словно крошечные молекулярные легкие. Сейчас нам известен подбор аминокислот, которые составляют гемоглобин. Но мы не знаем, как сложить их. К счастью, нам это и не нужно, потому что, стоит создать молекулу, она начнет все складывать сама. Самоорганизовываться. Снова и снова доказывая, что жизнь способна организовываться сама. Складывается протеин. Энзимы взаимодействуют. Клетки собираются вместе, чтобы образовать орган, органы составляют отдельный организм. Отдельные организмы собираются вместе и составляют популяцию. Популяции составляют биосферу. Исходя из теории сложности, мы начинаем понимать, как осуществляется эта самоорганизация и что это все означает. И наши взгляды на эволюцию изменяются.
– Но ведь эволюция – это все равно результат влияния окружающей среды на гены! – воскликнул Арби.
– Этого недостаточно, – возразил Малкольм. – Не только это, потому что таким образом нельзя объяснить возникновение даже нашего вида.
– Около трех миллионов лет назад, – начал Ян, – некоторые африканские обезьяны, жившие на деревьях, спустились на землю. Эти обезьяны ничем не отличались от остальных. Мозги у них были маленькие, и сметливости столько же, сколько у прочих сородичей. У них не было острых клыков и когтей для защиты. Не были они особо сильны или быстры. И леопард их быстро бы прикончил. Но поскольку они были невысоки ростом, им приходилось вставать на задние лапы, чтобы оглядываться над высокой африканской травой. С этого все и началось. С обычных обезьян, приподнимающихся над травой.
Время шло, обезьяны задерживались на задних лапах все дольше и дольше. Так что верхние конечности оставались свободными. Эти животные, как и прочие обезьяны, часто пользовались орудиями. Шимпанзе, например, с помощью прутиков выуживают термитов. И так далее. Постепенно наши обезьяньи предки изобретали более сложные инструменты. Отчего их мозги начали расти и усложняться. Такая своеобразная спираль: более сложные орудия влекут за собой более сложный и развитый мозг, что влечет за собой еще более сложные орудия. В эволюционных сроках наш мозг буквально взорвался – увеличился в размерах более чем в два раза за какой-то миллион лет! Что и породило определенные трудности.
– Какие же?
– Ну, во-первых, рождение. Большой мозг не пройдет через родильный канал – во время родов и мать, и ребенок погибнут. Не дело. Что предприняла эволюция? Заставила человеческих детенышей рождаться недоразвитыми, когда их мозги достаточно малы, чтобы благополучно покинуть материнское чрево. Так происходит и с сумчатыми – длительный период взросления протекает вне тела матери. За первый год жизни мозг ребенка увеличивается вдвое. Неплохое решение трудности с рождением, но тут возникают новые проблемы. Получается, что долгое время после появления на свет ребенок будет оставаться беспомощным. Детеныши многих млекопитающих могут ходить уже через несколько минут после рождения. Другие делают первые шаги через несколько дней или недель. И только человеческий детеныш может самостоятельно передвигаться через целый год! А питаться сам не может еще дольше. Первой платой наших предков за большой мозг стала необходимость эволюционировать дальше, устанавливая новые социальные отношения, которые способствовали бы долговременной, многолетней опеке над детьми. Но это не самое главное.
– Нет?
– Нет. Рождаясь на ранней стадии развития, дети обладают несформированным мозгом. Они появляются на свет, не имея заложенного изначально, инстинктивного поведения. Все, что у ребенка есть из первичных инстинктов, это умение сосать и хватать. Вот, собственно, и все. А полное, сложное поведение человека – вовсе не инстинктивно. Значит, человеческим сообществам пришлось изобретать способы обучения своих детей. Учить их, как себя вести. Каждое человеческое сообщество тратило массу времени и сил, чтобы научить своих юных членов правильному поведению. Если взглянуть на примитивное общество, где-нибудь в районе тропических лесов, то окажется, что каждый ребенок с рождения попадает в руки целой толпы взрослых, которые отвечают за воспитание и обучение малыша. Не только родители, но дяди и тети, и дедушки с бабушками, и старейшины племени. Одни учат ребенка охотиться или собирать плоды, другие – просвещают на темы секса или войны. Но ответственность распределяется разумно, и если у ребенка нет младшего-старшего дяди по матери, то его обязанности передают тщательно подобранному члену племени. Поскольку от воспитания детей в определенном смысле напрямую зависит выживаемость всего сообщества. Это самая важная часть жизни – передача опыта, суммы накопленных знаний о мире, орудиях, языках и социальных структурах. И вскоре, всего через несколько миллионов лет, дети уселись за компьютеры. Малкольм глянул на Арби и продолжил:
– И если картина, которую я сейчас обрисовал, правдива, где же тут естественный отбор? Воздействует ли он на тело, увеличивая мозг? Воздействует ли он на развитие, выталкивая младенцев в мир так рано? Воздействует ли он на социальное поведение, заставляя объединяться и заботиться о детенышах? Или он воздействует на все сразу – тело, развитие и социальное поведение?
– На все сразу, – ответил Арби.
– Видимо, да, – согласился Малкольм. – Но может случиться, что автоматически действуют еще какие-то части этой истории, результат самоорганизации. Например, детеныши всех видов выглядят примерно одинаково – большие глаза, крупные головы, маленькие лица и никакой координации движений. Это типично для детей и щенков, и птенцов. Должно быть, потому взрослые всех видов обращаются с малышами очень бережно и нежно. Можно сказать, что внешность младенцев самоорганизует поведение взрослых. И, разумеется, это хорошо.
– А как обстоит дело с вымиранием динозавров? – спросил Торн.
– Принципы самоорганизации могут работать лучше и хуже. Они могут как провоцировать изменения, так и подвести популяции к гибели, перевалить за край хаоса. На этом острове я надеюсь увидеть самоорганизующуюся адаптацию в поведении настоящих динозавров, что подскажет нам, отчего они вымерли. На самом деле я уверен, что мы уже знаем ответ на этот вопрос.
