– Мы только что ее уложили, – сказала Лин. – Это был какой-то кошмар! Девочки в детском саду сказали, что она не спала раз или два, и вот вам пожалуйста – после обеда совсем не спит, сна просто ни в одном глазу!
Теперь, когда Кэт забеременела, ей казалось, что Лин говорит с ней о Мэдди как-то доверительнее, как мать с матерью. Кэт одновременно оскорбляло и тешило то, что Лин нарочно – а может быть, и не нарочно – смягчала свои слова.
– Маме сказала? – спросила Лин, когда Максин ушла в ванную подкрасить губы.
– Нет еще. Завтра за обедом объявлю всему семейству.
– Кэт! Отец знает, бабушка знает. И как ты объявишь всему семейству, если не знает только мама? – возразила Лин. – Сейчас и скажи.
Кэт вздохнула. Каждый разговор с матерью был чреват опасностью. Как будто они были вечными соперниками в какой-то игре. Да, конечно, сейчас все это казалось глупым, но старые обиды за несправедливое наказание никуда не делись.
В семидесятые годы, еще до мирного договора, заключенного ими позже, в восьмидесятые, Максин с Фрэнком бились не на жизнь, а на смерть, и три их маленькие дочери верой и правдой сражались рядом с ними. Лин была на стороне Максин. Кэт же взяла сторону Фрэнка. Джемма была то за одного, то за другого. Десятилетнюю войну трудно было просто так взять и стереть из памяти.
Максин вышла из ванной, источая аромат духов и лака для волос.
– Эту майку хоть в «Семейство Смит» отдавай, бедным детям донашивать, – обратилась она к Кэт, прилегшей отдохнуть на диван Лин.
Кэт посмотрела на свою линялую майку:
– Ну, у них стандарты все-таки повыше, наверное.
Лин ущипнула ее за руку.
– Мама, я жду ребенка, – просто сказала Кэт, глядя в потолок.
– Вот как! – откликнулась Максин. – А мне казалось, вы с Дэном в данный момент несколько не в ладах.
Лин произнесла страдальческим голосом: «Мама!» – а Кэт вытянула диванную подушку из-под головы и закрыла ею лицо.
– Ох, ну прости меня, Лин. – Максин, по-видимому, не испытывала никаких угрызений совести. – Я думала, что у них проблемы. Джемма говорила о каком-то семейном психологе…
Кэт не нужно было даже видеть мать, чтобы представить себе кислое выражение ее лица, уголки губ, опустившиеся при слове «психолог». К психологу обращались все остальные люди, но не она.
Кэт отняла подушку от лица и села:
– Мама, бывает, что после секса наступает беременность. После секса, а не после идеального брака. Тебе ли не знать.
У Максин начали раздуваться ноздри, но она сдержалась, лишь покрепче вцепившись ухоженными ногтями в ручку своей сумки. Кэт всегда поражала эта способность матери не давать волю эмоциям, как и ее умение превращать огромные простыни в аккуратные прямоугольники полотенец для буфета.
– Извини, дорогая. Просто для меня это был шок. Ты сказала об этом так запросто, лежа на диване… Так странно… Я очень рада за тебя. Ну и за Дэна, конечно, тоже. Когда ждете? Дай я тебя поцелую!
Кэт села прямо, прижав к животу подушку, как упрямый подросток, а Максин ткнулась ей в щеку холодными губами.
– Поздравляю, дорогая, – добавила она. – Надеюсь, теперь ты забудешь о выпивке.
Когда Лин и Максин закрыли за собой дверь, Кэт откинулась на спинку дивана и вспомнила, как было объявлено о беременности Лин. На семейном обеде Максин, светясь от счастья и радости, подняла бокал с шампанским перед камерой Майкла, по-матерински гордо обнимая Лин за плечи.
Кэт осторожно прижала ладони к животу и спросила:
– Мы с тобой будем ладить гораздо лучше, правда ведь?
Рождество. Его начало было многообещающим.
Они проспали до десяти. Просыпаясь, Кэт почувствовала, что воздух не просто теплый, а жаркий.
Как всегда теперь, она осторожно похлопала живот: «С добрым утром! С Рождеством тебя!»
– Жарко будет, – вслух произнесла она, потянувшись и сбросив простыни.
Дэн лежал на животе, зарывшись лицом в подушку и обхватив ее руками.
– Хорошо, что мы будем отмечать праздник не на улице, – глухо сказал он, приподнял голову от подушки, открыл один глаз, посмотрел на нее и добавил: – С Рождеством, Катриона!
– С Рождеством, Даниэль!
У них был такой прикол: если было настроение посмеяться, поважничать или понежничать, они называли друг друга полными именами. Они придумали это после свадьбы, в напоминание о данных тогда клятвах: «Я, Даниэль, беру в жены тебя, Катриона…», ну и так далее. Правда, про их медовый месяц правильнее было бы сказать так: «Я, Даниэль, обязуюсь вынести тебе, Катриона, весь мозг».
В последнее время, понятно, мозг никто никому не выносил. После трех ночей, проведенных Дэном на диване, она позволила ему вернуться в спальню и, когда с ребенком все стало ясно, больше не отбрасывала сердито его руку, когда он случайно касался ее, но по середине кровати по-прежнему проходила невидимая граница. Точнее, не совсем посередине… Сторона Кэт – то есть пострадавшей – была чуть шире.
Они сделали то, что всегда делали в рождественское утро: еще в кровати обменялись рождественскими подарками.
Он вручил ей тонкий золотой браслет, новую кулинарную книгу «Мэри Клэр» и набор специй. Она ему – лосьон после бритья и новую ракетку для сквоша. Оба чуть более бурно, чем было бы уместно, обрадовались тому, что получили.
– А теперь открывай вот это, – сказал Дэн чуть погодя. Из прикроватной тумбочки он вынул еще один сверток.
Кэт вслух прочла открытку:
– «Будущему сыну или дочке. С Рождеством! Люблю тебя и твою маму. Папа».
Обычно в открытках Дэн ограничивался кратким: «Женщине-кошке от Бэтмена».
Внутри свертка оказался миниатюрный меховой футбольный мяч.
– Мальчик ли, девочка ли – все равно должен знать, как правильно бить по мячу, – объяснил Дэн. Он нагнул голову и обратился к животу Кэт: – Понятно? Сексизма в нашей семье не будет!
Кэт смотрела на его макушку, и в ее голове творилась странная штука, как будто начиналась замедленная реакция. Скоро он будет чьим-то отцом… «Это мой папа», – когда-нибудь скажет их ребенок, а другие дети, занятые игрой, даже не посмотрят на него, потому что все отцы очень похожи между собой, но один из них подойдет к малышам – и этим отцом будет Дэн.
По какой-то причине эта мысль показалась Кэт очень, очень сексуальной.
Пока Дэн разговаривал с ее животом, она толкнула его в плечи, перевернула на спину и уселась ему на живот. Под ними зашуршала оберточная бумага, и небритый Дэн, сузив зеленые глаза, произнес:
– Она перешла границу.
– Да, я перехожу границу, – с этими словами Кэт сняла с себя майку и нагнулась к нему. – А ты, дружок, лучше не переходи ее снова.
