– Я не могу работать с мозгами нескольких противников одновременно, – предупредила Мара. – Постоянно «скакать» с одного на другого тоже не получится, иначе я вырублюсь до того, как закончится бой.
– Понял. – Лан с прищуром глядел на зловонную семерку, оценивая возможности. – Займись-ка мечником!
– Раскомандовался тут… – пробурчала Мара.
Трудно сказать, что показалось дампу с эспадоном. Может быть – что вместо собрата, вооруженного топором, возник Лан, заносящий для удара меч. Лезвие двуручника с ревом рассекло воздух, и дамп, шедший за левым плечом командира, неспешно развалился на две агонизирующие половины.
Щелкнула тетива арбалета, Лан взмахнул мечом по наитию, ориентируясь на движение воздуха, и не промахнулся. Болт срикошетил от клинка, упал к ногам Мары.
– Супер! – блеснула зубами та, а потом с визгом рванула в атаку на слегка обескураженного командира дампов. Эспадон снова рассек воздух, но Мара захватила лезвие скрещенными стилетами и сейчас же врезала главному дампу ногой в наполовину скрытую под бинтами рожу. Командир отлетел на несколько метров и упал на песок поломанной куклой. Мару атаковали, но Лан оказался тут как тут: он отсек руку с занесенным над девушкой топором, отвел в сторону нацеленные с двух сторон копья.
Арбалетчик вскинул самострел. Глаза Мары ярко сверкнули, и в воздухе задрожало жаркое марево. Арбалетчик пошатнулся и выпустил болт «в молоко». Мара швырнула в ответ стилет. Узкий клинок вошел стрелку в голову по рукоять, словно у дампа вместо костей была гнилая древесина.
Лан крутанулся волчком, пропуская нацеленный ему в сердце наконечник копья, зажал древко под мышкой, рубанул мечом снизу вверх, выпуская неприятелю почерневшие от некроза внутренности.
Второй стрелок спустил тетиву. Мара упала на пол, пропуская болт над собой, а потом скользнула, как атакующая змея, к арбалетчику. Ее попытался остановить последний оставшийся в живых копейщик, но Лан перерубил ему древко и заодно – отсек обе руки выше локтя. Мара выбила поставленным ударом из рук стрелка арбалет, затем несколько раз ткнула стилетом по контуру, а Лан доделал работу, вонзив острие меча дампу в затылок.
Они огляделись. В живых остались два дампа, но у обоих теперь не хватало конечностей.
Однорукий вынул из-за пояса кинжал с волнистым лезвием и медленно, с мазохистским смаком, вонзил его себе под нижнюю челюсть. Самоубийца помогал клинку пройти плоть и кости, покачивая рукоять. Когда острие достигло мозга, дамп обделался и лишь затем уже умер.
Безрукого добил ударом в сердце Лан. Он сделал это без особых эмоций. Честно говоря, он не мог назвать жизнью существование в обмотанном полосами ткани полуразложившемся теле. А если, к тому же, урод потерял обе руки, то тут вообще не могло быть никакой жалости или сомнений относительно его дальнейшей судьбы.
Зрители снова рукоплескали. Снова бросали паре гладиаторов цветы и подарки. От оваций резонировал деревянный купол, венчавший строение Арены.
Мара, вопреки традициям, не посылала воздушные поцелуи и не кокетничала со зрителями. Она нервозно озиралась и кусала нижнюю губу, словно вела спор с самой собой, принимая тяжелое решение. Лан увидел такие дела и встал рядом, опершись на меч.
Трибуны не унимались, тогда Мара сняла повязку, закрывавшую нижнюю часть лица, и приложила к губам палец. А когда шум немного стих, она позвала:
– Профессор!
– Профессор! – подхватил кто-то на трибунах пьяным голосом.
– Профессор! – закричала Мара, жестом призывая трибуны поддержать ее зов.
Через несколько секунд все зрители принялись скандировать:
– Про-фес-сор!
На Арену вышли хмурые и сосредоточенные Грыжа и Хомут, направили на бойцов свои старинные ружья. Лан с тревогой посмотрел на Мару, но та лишь несколько раз кивнула. Мол, все правильно.
Через несколько минут на Арену вышел хозяин Новоарбатовки. Профессор морщил нос и высоко поднимал ноги, переступая мертвых дампов. Верный телохранитель мягко ступал за ним следом, выискивая цепким взглядом хоть кого-нибудь, кому можно было бы проломить череп.
– Что за фокусы, красота моя? – спросил тихим голосом, чтоб не услышали трибуны, Профессор.
– Пусть все станут свидетелями! – выкрикнула Мара; она тяжело дышала, Лан видел, что девушка держится из последних сил.
Профессор сделал вид, будто он весь внимание.
– Я люблю этого мужчину! – Мара указала на Лана; тот почувствовал, что краснеет. – Люблю больше жизни! – продолжила девушка-боец, повышая голос, трибуны ответили ей одобрительным ревом. – Я хочу подарить ему свободу. Я хочу, чтоб он ушел из Новоарбатовки! Хочу, чтоб он продолжил свой путь… – Мара обвела взглядом притихших зрителей, словно выискивала кого-то. – Я вызываю на бой нашего непобедимого чемпиона! Я вызываю Титана! – воскликнула она; трибуны в изумлении замолчали. – В награду за победу я прошу свободу моему любимому!
Зрители взревели, расклад им понравился. Лан же заметался, такого поворота событий он не ожидал. Сердце пылало гневом, ведь Мара затеяла игру, не посвятив его в свои планы. Из-под ближайшей арки выглянул Титан: его лицо было мрачнее тучи.
– Мара, за тебя говорят гормоны, – тихо сказал Профессор.
– Битву! – выкрикнула ему в лицо Мара. – Битву!
– Бит-ву! Бит-ву! – подхватили зрители. На Арену хлынул дождь из цветов и монет.
Какое-то время Профессор молчал, наблюдая за сверкающим дождем и царящей на трибунах вакханалией. Потом набрал в грудь воздуху и проревел:
– А что! У нас получится прелестное шоу! Как вы считаете, подонки?
– Да! Да! – орали зрители, перемежая крики заливистым свистом.
Профессор жестом попросил их успокоиться.
– Через три дня, в ночь с пятницы на субботу, мы устроим схватку года! – возвестил он. – Это будет бой, посмотреть который захочет каждый засранец! – Профессор снова попросил знаком тишины; зрители не успокаивались, и тогда Грыжа пальнул из ружья в потолок. Когда трибуны более или менее угомонились, Профессор продолжил: – Одно условие! Если ты, красота моя, проиграешь… То есть если Титан снесет гладиусом твою густо наштукатуренную головку, то Лан навсегда останется бойцом Арены! И будет драться на потеху моим любимым подонкам и шлюхам до тех пор, пока его не убьют или пока он не умрет от старости!
Над Ареной зазвучало ликующее многоголосье.
– Да! Да! – вразнобой вопили трибуны.
– Я не согласен! – воскликнул Лан, но его голос потерялся на фоне шума. – Я против!
Он рванулся к Профессору, намереваясь схватить его за плечо, но громила-телохранитель сейчас же заступил ему путь.
– Лучше не надо, сынок, – посоветовал великан участливым голосом. А Хомут и Грыжа выразительно перещелкнули затворами ружей.
Профессор подмигнул Лану, помахал трибунам и двинул, гордо приосанившись, к выходу. За ним поплелась верная охрана.
