Макс Клаузен, продолжавший сидеть в Сугамо, узнал о случившемся во время помывки в бане от других заключенных. Он едва не погиб во время американской бомбардировки Токио, когда несколько бомб случайно упали на тюрьму, которую американцы старались сберечь от огня, планируя заключить в нее военных преступников после победы, что и произошло в сентябре — октябре 1945 года. На следующий день после бомбардировки Клаузена перевезли в тюрьму северного города Акита, где его освободили американцы, так же как и его супругу.
8 ноября 1944 года в тюрьму Сугамо, туда, где стоит сегодня камень, возвещающий о стремлении японцев к миру, пришли жена Одзаки и его адвокаты. Им выдали гроб с телом казненного, который они захоронили на большом и удаленном от центра Токио кладбище Тама. Рядом стоял еще один гроб, но они не знали, чей он. Неудивительно, что тело Зорге было оформлено как «невостребованное», и следующие двадцать лет (!) был только один человек, не согласный с такой формулировкой.
Исии Ханако узнала о казни Зорге после войны. Правда, о том, кем на самом деле был ее возлюбленный, ей сообщили раньше. Несмотря на то что прокурор Ёсикава поверил словам Зорге о невиновности девушки, в августе 1943 года она была арестована военной полицией кэмпэйтай и доставлена в полицейский участок Ёдобаси. После шести дней суровых допросов, когда ее называли изменницей родины и шпионской подстилкой, Ханако выпустили, и больше уже не трогали.
После окончания войны начался новый этап в истории уже погибшей группы. Американские разведчики знали о Зорге и начали собственное расследование дела в отношении шпиона, который, как они считали, стал одним из главных виновников разворота японский армии с севера на восток, виновника войны Японии с Америкой. Часть материалов расследования попала в прессу, и однажды Ханако прочла в журнале статью «Тайны дела Зорге — Одзаки». В конце материала говорилось: «Тело Зорге было погребено на кладбище Дзосигая тюремными властями Сугамо, поскольку не оказалось никого, кто мог бы взять на себя эту печальную обязанность. На могиле был поставлен скромный деревянный знак, но кто-то забрал его — возможно, из-за недостатка топлива. И теперь от могилы не осталось никаких следов». Это было не для нее: «…не осталось никаких следов». Упрямая тридцатипятилетняя женщина с широкими выступающими скулами и приятным голосом не только не вышла замуж за школьного учителя, как предрекал Зорге, но и не собиралась сдаваться теперь, когда слежка, страх, ужас арестов и допросов были позади. Мне кажется, Зорге вообще не очень хорошо знал ее и не слишком верил в ее любовь. А зря. «Не осталось следов» — это не заключение, это была команда к действию, и Ханако начала. Она разыскала адвоката Зорге Асанума Сумиё и двоюродного брата Одзаки, который не считал Хоцуми преступником. Вместе с ними она на протяжении долгих двух лет осаждала тюрьму Сугамо и кладбище Дзосигая, что в 15 минутах ходьбы отсюда, добиваясь разрешения найти и похоронить прах возлюбленного по-человечески. Ее презирали и над ней издевались, но в конце концов уступили. 16 ноября 1949 года гроб нашли на участке, где хоронили бездомных, бродяг, куда скидывали в ров неопознанные трупы. Тело Зорге истлело за пять лет, но Ханако была уверена, что синие лохмотья — это остатки его костюма, да и размеры костей не оставляли сомнений в том, что это останки иностранца. Крупный череп, большие ботинки и знакомая пряжка на ремне, следы старого ранения на кости ноги, золотые коронки, поставленные ее любимым после памятной аварии у стены американского посольства.
«Я взяла в руки две очень длинные и крепкие кости и внимательно осмотрела их, — писала позже Ханако. — На одной из них была вертикальная трещина в центре и неровный шов. Та часть, где находился шов, была больше и крепче, чем остальная. Кость эта была на сантиметр короче другой.
— Он был ранен? — тихо спросил молодой человек, стоявший рядом со мной (брат Одзаки. — А.К.).
— Да, я слышала, что был. Я думаю, что эта рана осталась еще с Первой мировой войны.
Меня неожиданно потрясло — почему нет галстука? Неужели героя могли послать на смерть без галстука? В порыве отчаяния я обхватила череп Рихарда руками. Он всегда любил, чтобы я обнимала его голову…»
Тело было найдено, но перезахоронить его Ханако не могла. Денег хватило только на кремацию. Урну Ханако поставила у себя дома и села писать книгу. «Нингэн Дзо-ругэ» — «Зорге как человек» принесла ей деньги, которые она тоже отдала своему возлюбленному. На них она купила участок земли на кладбище Тама, где уже покоился прах Одзаки, отвезла туда урну и поставила большой гранитный валун с надписями на японском языке — азбукой для иностранных слов, и на немецком, выполненной готическим шрифтом «Richard Sorge» (1895–1944).
7 ноября 1959 года, в день 15-летия казни разведчика, на могиле был поставлен новый памятник, средства на который собирало «Общество оказания помощи жертвам дела Зорге — Одзаки». Этот памятник мы можем видеть и сегодня, если приедем на кладбище Тама и найдем могилу по адресу 17–1 — 21–16. Но если вы приедете с вокзала Синдзюку по линии Кэйо до станции Тама-рэйэн и войдете на это громадное, кажущееся бесконечным, кладбище через главный вход, что рядом с крематорием, не поленитесь зайти на участок захоронений иностранцев, что как раз за крематорием. Там среди множества могил людей разных наций, национальностей и вероисповеданий вы легко найдете и камень с именем Гельмута Кетеля — того самого папаши Кетеля, в заведении которого и началась история любви советского разведчика и японской певицы. История эта закончилась 4 июля 2000 года, когда в одной из токийских клиник от воспаления легких умерла 89-летняя Исии Ханако. В печь крематория кладбища Тама ее отправили с массивным золотым кольцом на пальце. Помните золотые коронки Зорге? Она сделала из них обручальное кольцо и носила всю жизнь не снимая. Она просила Зорге жениться на ней, хотела от него ребенка. Получила только кольцо, да и то, только когда его не стало.
Нам сегодня, особенно за пределами Японии, эта история кажется жутко романтичной. Но только тот, кто представляет себе реалии японского быта, японского менталитета, может понять, как смеялись (а это страшное слово в Японии!) над ней соседи и издевались сослуживцы. Ее и сейчас слегка, как бы невзначай — чуточку — презирают. Во многих книжках и статьях о Зорге Ханако посвящено несколько строк: «японская подружка», «певичка из ресторана Кетеля», в лучшем случае — «гражданская жена Зорге». А ей всегда было плевать — на этих авторов, ни один из которых не рылся в истлевших трупах могил для бомжей, на американцев, на немцев, на Сталина, который отказался признать, что Зорге вообще существовал, на Хрущева, который перед отставкой вспомнил о покойнике, на Брежнева, при котором имя Зорге стало «священной коровой». Двадцать лет она общалась на эту тему только с родственниками Одзаки, да других жертв дела Зорге. Советскому журналисту Всеволоду Овчинникову она сказала: «Я ждала вас двадцать лет, чтобы рассказать о Зорге». Она ждала бы и больше, потому что знала, что он был просто большим усталым человеком, который знал, что впереди ничего нет. А рядом только она — Ханако.
Сегодня на могилу Зорге, где теперь пристроился маленький камень со скромной надписью «Исии Ханако», русские приходят довольно часто. Как правило, это либо люди из посольства, либо члены местной русской диаспоры, заинтересованные масштабом личности великого шпиона. Но я знаю, и очень рад тому факту, что теперь туда приезжают и те, кто узнал историю великой любви. Они приезжают не только к нему, но и к ней. Это справедливо. У каждого из нас может быть свой Зорге. Но настоящий был только у нее — потому что любила.
