— Она знает? — уточнил он.
— Понятия не имею. Она отказывается с нами разговаривать.
День второй
16
Габриэль вынырнул из сна, не сохранив о нем никаких воспоминаний. В глубоком сне нуждалось израненное тело, а его душа, обитательница чужеродной оболочки, не извлекла из него никакой пользы.
Габриэля мучил вопрос, сколько времени прошло после аварии.
Высокий, полный мужчина в мешковатом костюме, войдя к нему в бокс, уселся возле кровати и холодно на него посмотрел.
— Инспектор Панигони, — представился он. — Ваше самочувствие позволяет отвечать на мои вопросы?
Мужчина был мало похож на полицейского. Добродушное круглое лицо, полнота, темные масленые глаза, мягкие движения свидетельствовали о жизнелюбии, почти что располагали к нему, но говорил он жестко.
— Экспертиза установила наличие у вас в крови значительного количества алкоголя. На этом основании, учитывая трагические последствия автокатастрофы, вы находитесь под следствием.
Габриэль принял сообщение с полным спокойствием.
Инспектор ждал ответа, но пострадавший остался безучастным.
— Я советую вам помогать следствию. В противном случае я буду вынужден требовать вашего ареста, как только вы выпишетесь из больницы.
Тюрьма. Угроза подействовала. Оказавшись в тюрьме, он не сможет ничем помочь Кларе.
— Я вас слушаю, — сказал он и удивился голосу, которым говорил: это был голос его убийцы.
— Расскажите мне, как произошло столкновение.
В мозгу Габриэля затеснились картинки — неотчетливые, беспорядочные, лихорадочные.
У него появилось искушение рассказать о них, сделав достоянием лихача-водителя, но он не позволил себе этого. Он и дальше должен разыгрывать амнезию, иначе как объяснишь полное незнание жизни человека, в чье тело теперь вселилась твоя душа?
— Я ничего не помню, — сказал Габриэль.
Панигони посмотрел на него с неприязнью.
— Так-таки ничего? Неужели?
— Свет фар. Потом потерял сознание.
— Амнезия не послужит для вас оправданием, — объявил инспектор, глядя на него с подозрением.
— Я не пытаюсь защититься. Я знаю, что виноват.
Полицейский разгладил галстук и поправил воротник рубашки.
— Очень хорошо. Я подожду. Вернемся к разговору позже.
— Могу я задать вам один вопрос, инспектор?
Инспектор разрешил, слегка кивнув.
— Какой сегодня день?
Панигони внимательно посмотрел на лежащего, словно бы прикидывая, не вовлекает ли подследственный его в свою игру.
— Понедельник.
Габриэль мгновенно подсчитал: два дня! После несчастного случая прошло два дня!
— В машине была женщина, — осторожно проговорил он.
— Да, — подтвердил инспектор. — Память к вам вернулась?
— Нет. Помню только ее испуганное лицо перед столкновением.
— Она была со своим женихом, — прибавил Панигони.
— И… как она?
— Более или менее благополучно. Физически, я имею в виду. Психологически она в тяжелом состоянии.
— Что это значит?
— Подавлена, отказывается говорить, есть.
Инспектор пристально наблюдал за лежащим. Его вопросы, взволнованное лицо плохо вязались с типичным поведением любящих выпить лихачей.
— Состояние здоровья ее жениха, похоже, вас волнует меньше.
— Нет… Он…
— Он в предсмертной коме, — объявил Панигони и закрыл за собой дверь.
Габриэль остался один и постарался обдумать полученную информацию.
Клара в отчаянии и начала свой путь к смерти.
Сам он еще не умер. Тело его еще где-то здесь, в ожидании души, готовой к переходу.
* * *
Дени и Лоррен вышли из реанимационной палаты на цыпочках, словно боялись разбудить сына. Трудно было сказать, кто из них кого поддерживал, оба походили на тени, шаги их были слабыми, неверными.
Рокот аппаратов в ритме вздохов и выдохов был мрачным фоном их свидания. Приглушенный свет рисовал на стенах и на полу странные, тревожные арабески из теней. Позади них на кровати лежало тело Габриэля, хрупкий кораблик, поддерживаемый на плаву усилиями врачей.
Лоррен хотела вернуться, чтобы еще раз взглянуть на сына, словно надеясь на прощальный взмах или виня себя, что оставляет своего ребенка угасать в одиночестве. Но Дени не позволил ей.
* * *
До встречи с Габриэлем Клара всего лишь существовала, скользя по поверхности жизни. Габриэль создал из нее женщину, любящую женщину. Он разбудил в ней желание жить, и жить счастливо. Он стал ее настоящим, ее будущим, отцом детей, которых ей хотелось родить, мужем, с которым ей легко было бы преодолевать годы, с которым все вокруг становилось осмысленным и драгоценным. Он мог бы справиться и с ее прошлым.
Он был… Клара вдруг поняла, что употребила прошедшее время, думая о Габриэле, и рассердилась на себя. Тело Габриэля было все еще здесь, в этой же больнице, в нем искусственно поддерживали жизнь.
И может быть, все-таки… Нет. Врач сказал категорически. Мозг Габриэля бездействует. Только искусственные легкие поддерживают биение его сердца.
Клара поджала ноги, прижала к животу подушку и заплакала в нее, стараясь приглушить рыдания.
У нее отняли любовь, отняли жизнь, оставив только нескончаемую боль — иссушающую, невыносимую, которая, словно жар, выпила ее энергию, все силы и оставила ее плакать, лишив возможности даже думать.
Умертвила ее.
Теперь она осталась одна. Мама… Даже если она поймет ее горе, то что она может сделать? Как помочь? Брат… Он еще мальчишка и сам впадет в отчаяние, увидев в таком состоянии сестру, которую привык видеть стойкой и мужественной.
Она одна.
* * *
— Это она его убила.
Дени поднял голову. Лоррен сидела, откинувшись в кресле, рядом с ней стыла чашка кофе. Это были ее первые за день слова. Она ничего не пила, не ела. Транквилизаторы, которые прописал ей семейный доктор, отдалили от нее мысли. Сначала она только плакала, повторяя имя сына. Сила горя Лоррен была для нее спасительной, она держала ее и не отпускала. Дени это понял. Он не мог себя отпустить, позволить себе поддаться горю, бродить его непредсказуемыми дорогами, открыть шлюзы воспоминаний, которые стучали ему в виски. Он должен был сохранять силу и здравомыслие ради Лоррен. Теперь в этом был смысл его жизни, он боролся за нее. Боролся ежесекундно, не ожидая побед, надеясь, что не допустит утраты.
