Бучин много часов кружил по отвратительным дорогам. Жуков отказывался отдыхать. Он выходил из машины, бегал по ночной темноте, умывал лицо и ехал дальше. Давай, давай! Никаких следов штаба. Ни войск, ни заградительных постов. Красная армия испарилась. А Гудериан рвался к Туле – южным воротам Москвы. Немецкие разведывательные подразделения находились на Минском шоссе, неподалеку от того места, где кружил Жуков. Вдали виднелись огни фар, вспышки орудийных выстрелов. В любой момент мог появиться отряд немецких мотоциклистов. ГАЗ-61 кружил без охраны, с выключенными фарами. Где противник?
Машина подъехала к Обнинску (105 км от Москвы), где должен был находиться КП Резервного фронта. «Проезжая Протву, я вспомнил свое детство. Всю местность в этом районе я знал хорошо, так как в юные годы исходил ее вдоль и поперек. В десяти километрах от Обнинска, где остановился штаб Резервного фронта, – моя родная деревня Стрелковка. Сейчас там остались мать, сестра и ее четверо детей. Как они? Что, если заехать? Нет, невозможно, время не позволяет. Что будет с ними, если туда придут фашисты? Как они поступят с моими близкими, если узнают, что они родные генерала армии Жукова? Наверняка расстреляют. При первой же возможности надо вывезти их ко мне, в Москву. Через две недели деревня Стрелковка, как и весь Угодско-Заводский район, была занята немецкими войсками»
[469]
.
На рассвете 8 октября Бучин заметил двух связистов, тянувших кабель. «Куда тянете, товарищи, связь?» – «Куда приказано, туда и тянем», – развязно и насмешливо ответил один из бойцов. Жуков вылез из машины, встал перед ними во весь рост, выпятил челюсть – признак гнева – и гаркнул: «Смирно!» Солдаты моментально подтянулись и ответили на вопрос. Через пять минут Жуков был на командном пункте. Там он встретил Мехлиса, который, по своему обыкновению, кому-то угрожал по телефону. Встреча получилась короткой и холодной.
« – Где Буденный?
– Неизвестно. Боюсь, чего бы плохого не случилось с Семеном Михайловичем. А вы с какими задачами к нам? (Авторы соединили в одну реплику слова начальника штаба фронта Анисова и Мехлиса; Льву Захаровичу принадлежат только слова: „А вы с какими задачами к нам?“ – Пер.)
– Приехал как член Ставки, по поручению Верховного Главнокомандующего, разобраться в сложившейся обстановке».
Должно быть, этот властный тон вызвал внутреннюю дрожь у Мехлиса, вспомнившего, как в 1937 году многие генералы валялись у него в ногах.
Мехлис почти ничего не знал о ситуации, так же как и начальник штаба фронта Анисов, присутствовавший при встрече. Жуков оставил их на месте и, сев в «Бьюик», продолжил поиски. Бучин следовал за ним на ГАЗ-61. Жуков решил осмотреть окрестности города Юхнова на реке Угре, занимавшего важное стратегическое положение на пути в Москву. Там должна была находиться 43-я армия из второго эшелона фронта. Дороги разбиты. При переезде через реку «Бьюик» заглох. Его вытащили с помощью ГАЗа. Георгий Константинович пересел в машину Бучина. «Жуков каким-то неведомым чутьем отыскивал очередной штаб, они были замаскированы от врага, а в данном случае и от своих. Чем дальше мы ехали по прифронтовой полосе, тем больше Георгий Константинович мрачнел. После переезда Нары машина охраны отстала, и наш доблестный ГАЗ-61 в одиночку рыскал по разбитым дорогам. В опустевшем Малоярославце, где, казалось, сбежали все, включая власти, у райисполкома увидели две шикарные машины. Жуков вышел, растолкал дрыхнувшего шофера и узнал, что машины маршала С.М. Буденного».
В своих «Воспоминаниях» Жуков описывает сердечную, но странную встречу. Буденный уже три дня не имел связи со своим штабом. Он явно не знал, что ему делать, в то время как подчиненные ему 200 000 бойцов и командиров погибали в котле. Он постоянно повторял, что немцы едва не взяли его в плен, что он совершенно не знает обстановку. Убедившись, что бывший командующий Конармией пребывает в полнейшей подавленности и растерянности, Жуков начал командовать Маршалом Советского Союза так, как любым из своих подчиненных: «Поезжай в штаб фронта, – сказал я Семену Михайловичу, – разберись в обстановке и доложи в Ставку о положении дел, а я поеду в район Юхнова. Доложи Верховному о нашей встрече и скажи, что я поехал в Калугу. Надо разобраться, что там происходит»
[470]
. Бучин в своих воспоминаниях описывает события совсем иначе: «Примерно через полчаса Георгий Константинович вышел, подтянутый, с каким-то пронзительным выражением в глазах. А за ним вывалился обмякший Буденный, знаменитые усы обвисли, физиономия отекшая. С заискивающим видом он пытался забежать впереди Жукова и что-то лепетал самым подхалимским тоном. Георгий Константинович, не обращая внимания, буквально прыгнул в машину. Тронулись. В зеркале заднего вида запечатлелся замерший Буденный с разинутым ртом, протянутой рукой, которую Жуков не пожал. Маршал! За ним толпились выкатившиеся из двери охранники полководца»
[471]
.
Из Малоярославца Жуков отправился по шоссе на Рославль. Дорога вела на запад, в сторону врага. Пошел первый снежок, быстро превратившийся в дождь. В Медыни он не нашел ничего, кроме дымящихся развалин и несчастной старухи, сошедшей с ума от бомбежек. Он поехал дальше на Юхнов, но вдруг был остановлен заставой. Офицер-танкист в безукоризненной форме вежливо доложил ему, что дорога перерезана. Где-то впереди немец. Жуков прошел сотню метров и обнаружил в лесу штаб танковой бригады. Над картой стоял склонившись командир «невысокого роста, подтянутый танкист в синем комбинезоне, с очками на фуражке… Троицкий!». Жуков узнал бывшего начальника штаба 11-й танковой бригады, воевавшего под его началом на Халхин-Голе. Офицер проводил разведку. Юхнов в руках немцев. Ему известно, что под Калугой ведут ожесточенные бои остатки 43-й армии. Он был встревожен: «Стою здесь второй день и не получаю никаких указаний». Жуков приказал ему перекрыть в Медыни главную дорогу на Москву и доложить в Генеральный штаб о том, что сам он направляется в Калугу. По дороге Жуков узнал от различных частей, что наскоро формированные, зачастую по инициативе младших командиров, группы образовали завесы и устроили узлы обороны. Здесь 400 десантников удерживали часть берега Угры. Там 4000 курсантов Подольских пехотного и артиллерийского училищ под командованием лейтенанта и капитана закрыли путь на Малоярославец. В ближайшие дни почти все они были убиты или ранены, но «помогли нашим войскам выиграть необходимое время для организации обороны на подступах к Москве, – напишет Жуков. – В районе Калуги меня разыскал офицер связи и вручил телефонограмму начальника Генерального штаба, в которой Верховный Главнокомандующий приказывал мне прибыть 10 октября в штаб Западного фронта»
[472]
.
Эти три дня блужданий напомнили Жукову сцены разгрома Франции в мае – июне 1940 года: командиры без войск, войска без командиров, мобильный противник, о котором нет точных сведений, нарушенная связь и люди, одни из которых обращаются в бегство, другие хотят сражаться. Полное уныние на фронте и, как мы увидим, в тылу. Той осенью казалось, что Советский Союз стоит на краю гибели. «В странствиях 6–8 октября, – пишет Бучин, – Жуков неожиданно появлялся в войсках, что немедленно вселяло уверенность как в толпах отходивших красноармейцев, так и в высших штабах. В последних Жукову предлагали закусить. […] Георгий Константинович холодно отказывался. Наверное, не хотел сидеть за столом с „бездельниками“, допустившими разгром и окружение немцами большей части войск Западного и Резервного фронтов. Да и относился он безразлично к тому, что ел. […] Соблазнять его обильным застольем, да еще с выпивкой было бесполезно»
[473]
.
