— Нет… пожалуй, не стоило бы.
— То-то и оно, — промолвил Диккенс менторским тоном. — А вы когда-нибудь допускали мысль, что я защищаю Лондон от ярости этого монстра, милейший Уилки?
— Защищаете? — переспросил я.
Теперь боль тесным обручем сдавливала череп и болезненно пульсировала за правым глазом.
— Вы читали мои книги, дорогой друг. Вы слышали мои речи. Вы посещали приюты для бедняков и падших женщин, основанные с моей помощью и при моей финансовой поддержке. Вы знаете мои взгляды на социальные проблемы.
— Да, — сказал я. — Да, конечно, Чарльз.
— В таком случае имеете ли вы представление о гневе, кипящем и бурлящем там, в Подземном городе.
— О гневе? — повторил я. — Вы говорите о гневе Друда?
— Я говорю о гневе тысяч, возможно, десятков тысяч мужчин, женщин и детей, изгнанных в подземные логова, сточные тоннели, трущобы и подвалы, — сказал Диккенс, возвысив голос до такой степени, что Кэролайн внизу, вероятно, его услышала. Я говорю о гневе тысяч лондонцев, лишенных возможности зарабатывать на хлеб тяжелым трудом даже в наземных трущобах и изгнанных в подземную смрадную тьму, точно крысы. Точно крысы, Уилки!
— Крысы, — повторил я. — Чарльз, о чем, собственно, идет речь? Не хотите же вы сказать, что этот… Друд… является представителем десятков тысяч беднейших обитателей Лондона. Вы же сами говорили, что он фигура эксцентричная… иностранец.
Диккенс хихикнул и легко побарабанил кончиками пальцев друг по другу.
— Если Друд просто фантом, дорогой Уилки, то фантом из страшнейшего кошмара наземного Лондона. Он — сгусток тьмы в темнейших глубинах души. Он — воплощение гнева всех тех, кто потерял последний проблеск надежды в нашем современном городе и современном мире.
Я устало потряс головой.
— Я потерял нить вашей мысли, Чарльз.
— Позвольте мне попробовать еще раз. Час уже поздний. Зачем было Друду разыскивать меня на поле смерти, каковым являлось место Стейплхерстской катастрофы, а, Уилки?
— Я и не знал, что он разыскивал вас, Чарльз.
Диккенс досадливо махнул рукой, снова поднес к губам сигару и сквозь клубы голубого дыма сказал:
— Конечно, разыскивал. Вам следует научиться слушать, милейший Уилки. Говорю вам как любимому другу и собрату по перу: вам надобно развивать восприимчивость в данном отношении. Вы единственный на свете человек, кому я рассказал о существовании Друда и моих с ним отношениях. Вы должны слушать внимательно, чтобы понять ужасный смысл этой… драмы. Драмы, которую инспектор Филд упорно продолжает считать игрой и фарсом.
— Я внимательно вас слушаю, — холодно промолвил я.
Меня страшно раздражало, когда Диккенс — обычный литератор, чьи книги в последнее время продавались хуже моих, причем литератор, ни разу не получавший от издателя таких крупных авансов, какие выплачивались мне, — принимался меня критиковать.
— Почему Друд выбрал меня? Почему из всех людей, уцелевших в железнодорожном крушении, наш восставший из гроба Друд выбрал именно меня?
Я задумался, украдкой потирая пульсирующий правый висок.
— Право, не знаю, Чарльз. Безусловно, вы были самым известным человеком, ехавшим на том поезде.
«Со своей любовницей и ее матерью», — мысленно добавил я.
Диккенс помотал головой.
— Не известность моя привлекла ко мне Друда и не отпускает по сей день, — негромко проговорил он, выпуская струю голубого дыма. — А мои способности.
— Ваши способности.
— Писательские, — пояснил Диккенс почти раздраженно, — Ибо я являюсь — прошу прощения за вынужденную нескромность, — вероятно, самым значимым писателем Англии.
— Ясно, — солгал я. — Кажется, я наконец понял. По крайней мере, начинаю понимать. Друд хочет, чтобы вы написали для него что-то.
Диккенс рассмеялся. Без всякой издевки или презрения (я бы, наверное, тотчас удалился в спальню вместе со своей головной болью, когда бы услышал подобные нотки), но обычным своим мальчишеским, заливистым, искренним смехом.
— Пожалуй, да. — Он стряхнул пепел с сигары в ониксовую пепельницу. — Друд настойчиво просит меня взяться за перо. И написать не что иное, как его биографию, дорогой Уилки. Безусловно, подобный труд займет пять толстенных томов, если не шесть или семь.
— Его биографию, — проговорил я.
Если Диккенсу и надоело, что я постоянно повторяю за ним слова, то уж всяко не больше, чем мне самому. Вечер, начавшийся с чудесного ужина, приятной застольной беседы и смеха, теперь походил на бредовый сон.
— Только по одной этой причине Друд еще не обрушил всю силу своей ярости на меня и мою семью, на проклятого инспектора Филда, на вас и на весь Лондон, — устало сказал Диккенс.
— На меня? — удивился я.
Казалось, Диккенс меня не услышал.
— Почти каждую неделю я спускаюсь в этот Аид… в Подземный Лондон, — продолжал он. — Каждую неделю я достаю свою записную книжку и слушаю. И записываю. И киваю. И задаю вопросы. Всячески стараюсь растянуть разговор. Всячески стараюсь отсрочить неизбежное.
— Неизбежное?
— Неизбежный взрыв гнева, который произойдет, когда это чудовище обнаружит, что на самом деле я не записал ни слова из его гнусной «биографии», друг мой. Но я узнал многое… чего лучше и не знать вовсе. Я узнал об омерзительных древних ритуалах, непостижимых разуму душевно здорового англичанина. Я узнал о месмерическом магнетизме, применяемом для отвратительных, чудовищных целей: совращение, изнасилование, подстрекательство, использование других людей для устрашения, мести, убийства. Я узнал… слишком многое.
— Вам нужно прекратить свои походы в подземный мир, — сказал я, думая о тихом, благостном логове Короля Лазаря под Погостом Святого Стращателя.
Диккенс снова рассмеялся, но на сей раз принужденно.
— Если я не прихожу к нему, он является ко мне, Уилки. Во время моего турне. На железнодорожных станциях. В гостиницах в Шотландии, Уэльсе и Бирмингеме. В Гэдсхилл-плейс. По ночам. Именно лицо Друда я видел за окном своей спальни рождественской ночью, когда Диккенсон разгуливал во сне.
— Может, Друд убил молодого Диккенсона? — спросил я, воспользовавшись случаем перейти в наступление.
Диккенс растерянно поморгал, а потом медленно, устало проговорил:
— Понятия не имею, Уилки. Мальчик попросил меня на несколько недель стать его опекуном, только по названию. Сразу по достижении совершеннолетия он взял все свои деньги в моем банке по выписанному мной чеку. Потом он… уехал. Больше мне ничего неизвестно.
— Но Друду наверняка хотелось бы заполучить деньги мальчика не меньше, чем написанную вами биографию, — продолжал я давить на Диккенса. — А ну как он злоумышленно употребил свою магнетическую силу, чтобы заставить кого-нибудь убить бедного малого и похитить его деньги для него, Друда?
