Мы остановились на минуту в темном дверном проеме забранной решетками и жалюзи лавки. Мы оба тяжело дышали, согнувшись от боли и изнеможения, но на узком лице Кришны я увидел все то же сияющее, кровожадно-радостное выражение, что и в автобусе в ночь прилета. Он прервал молчание, глубоко вдохнул и выпрямился.
– Теперь я вас покидаю, мистер Лузак,– сказал он.
Я смотрел на него. Сложив пальцы лодочкой, он слегка поклонился и, повернувшись, направился прочь. Его сандалии тихо чмокали по лужам.
– Подождите! – окликнул я его. Он не оглядывался.– Одну минуту. Эй!
Он уже почти скрылся в тени. Я шагнул в бледный круг света от фонаря.
– Остановитесь! Санджай, остановитесь!
Он застыл на месте. Потом повернулся и медленно сделал два шага в мою сторону. Его длинные пальцы, казалось, судорожно подергиваются.
– Что вы сказали, мистер Лузак?
– Санджай,– повторил я, но на этот раз почти шепотом.– Ведь я не ошибаюсь, да?
Он стоял словно некий василиск – со спутанным венцом темных волос, служивших обрамлением страшного взгляда. Потом на лице его появилась улыбка. Она становилась все шире, пока не переросла в нечто худшее, чем акулий оскал. Это была ухмылка голодного вурдалака.
– Я ведь не ошибся, Санджай? – Я замолчал, чтобы перевести дыхание, не зная, что сказать дальше. Но мне нужно было что-то сказать – хоть что-нибудь,– чтобы припугнуть его.– Какую игру вы ведете, Санджай? Что происходит, черт возьми?
Он не шевелился несколько секунд, и я почти ожидал безмолвного броска, тянущихся к моему горлу длинных пальцев. Вместо этого он откинул голову и рассмеялся.
– Да-да,– сказал он.– Есть много игр, мистер Лузак. Эта игра еще не закончена. До свидания, мистер Лузак.
Он повернулся и быстро зашагал в темноту.
14
Калькутта – ужасный камень в моем сердце.
Суниль Тангопадхьей
Если бы я поймал такси раньше…
Если бы я поехал прямо в гостиницу…
До гостиницы я добирался около часа. Поначалу я брел от улицы к улице, стараясь держаться в тени, застывая на месте, как только видел, что ко мне кто-то приближается. В одном месте я пробежал через пустой двор, чтобы попасть на широкий проспект, с которого доносился шум машин.
Из темного прохода навстречу мне вышел человек. Я завопил, отскочил назад, инстинктивно подняв кулаки. И вскрикнул еще раз, попытавшись согнуть мизинец вместе с остальными пальцами левой руки. Человек – старик в лохмотьях, с красной банданой вокруг головы – отшатнулся, пробормотал нечто похожее на «баба» и сам завопил от страха. Двор мы покидали в противоположных направлениях.
Я вышел на проспект и увидел проезжающие грузовики, рыскающие среди велосипедистов легковушки и, что больше всего порадовало, автобус, медленно кативший по улице. Я забарабанил по борту машины, страстно желая в нее забраться. Водитель только часто заморгал, когда я вывалил ему полный карман монет. Кроме положенной платы за проезд там заключался, должно быть, его заработок за несколько дней в американских деньгах.
Автобус был битком набит, и я протиснулся между стоявшими пассажирами, чтобы подыскать местечко, не так заметное с улицы. Ремней не было. Вцепившись в металлическую штангу, я повис на ней, пока автобус, раскачиваясь и гремя коробкой передач, ехал от остановки к остановке.
На некоторое время я впал в полудрему. После сверхнапряжения последних нескольких часов во мне не осталось ничего, кроме желания стоять здесь и ощущать себя в безопасности. Мы миновали не один квартал, прежде чем я заметил, что вокруг меня образовалось широкое пустое пространство, а остальные пассажиры смотрят на меня во все глаза.
«Американца, что ли, никогда не видели?» – подумал я. И только потом взглянул на себя словно со стороны. Промокшая одежда неимоверно воняла отбросами, по которым пришлось пробираться. Рубашка была разорвана по меньшей мере в двух местах, и никто бы не догадался, что когда-то она отличалась белизной. На руках запеклась корка нечистот, а правое предплечье еще благоухало блевотиной. Мизинец на левой руке торчал под немыслимым углом. Судя по ощущениям в районе лба, у меня там начинал проявляться заметный синяк, а засохшая кровь по-прежнему украшала бровь, веко и щеку. Нет сомнений, что мои волосы и выражение лица являли собой куда более дикое зрелище, чем даже Кришна на пике своего безумия.
– Привет,– сказал я, неуклюже махнув пассажирам Женщины закрыли лица краями сари, а вся толпа отпрянула, пока водитель не заорал, чтобы на него не напирали.
Тут меня будто стукнуло. Где я оказался, черт возьми? Насколько я знал, это мог быть ночной экспресс на Нью-Дели. В любом случае очень велики были шансы, что я еду не туда, куда надо.
– Кто-нибудь говорит по-английски? – спросил я.
Глазеющие пассажиры отступили от меня еще дальше. Наклонившись, я стал всматриваться в зарешеченное окно. Через несколько кварталов я увидел залитый неоновым светом фасад гостиницы или кафе. Здесь же стояли несколько черно-желтых такси.
– Стой! – закричал я.– Я здесь выйду.
Я протиснулся сквозь быстро расступающуюся толпу. Водитель со скрежетом затормозил посреди улицы. Дверь отсутствовала. Толпа освободила мне проход.
Я несколько минут спорил с таксистами, прежде чем вспомнил, что бумажник остался при мне. Трое водителей лишь взглянули на меня и решили, что я не стою их времени. И только после этого я, спохватившись, достал бумажник и повертел двадцатидолларовой банкнотой. Все трое вдруг разулыбались, стали кланяться и открыли для меня дверцы своих машин. Забравшись в ту, что стояла первой, я произнес: «Отель „Оберой“» – и закрыл глаза. Мы помчались по лоснящимся от дождя улицам.
Через несколько минут я обнаружил, что часы все еще на мне. Циферблат было трудно разглядеть, но когда мы проезжали освещенный перекресток, я разобрал все-таки, который час. Одиннадцать двадцать восемь… Но это невозможно! Значит, с тех пор как меня привезли на машине к Дасу, прошло всего два часа? А кажется, миновала целая жизнь. Я постучал по стеклу, но секундная стрелка передвигалась исправно.
– Быстрее! – приказал я водителю.
– Атча! – радостно откликнулся он. Ни один из нас не понял другого.
Администратор увидел, как я вхожу в вестибюль, и уставился на меня с выражением ужаса. Он поднял руку.
– Мистер Лузак!
Я помахал ему и вошел в лифт. Мне не хотелось с ним разговаривать. Прилив энергии и бездумное возбуждение сменились тошнотой, усталостью и болью. Прислонившись к стенке кабины лифта, я придерживал левую руку. Что я скажу Амрите? Мозги ворочались с трудом, и я остановился на самом простом меня ограбили. Когда-нибудь я расскажу ей все остальное. Может быть.
Несмотря на полночный час, в коридоре толпились люди. Дверь нашего номера была открыта, словно там шла гулянка. Потом я увидел портупеи на двух полицейских и знакомые бороду и тюрбан инспектора Сингха. Амрита, наверное, позвонила в полицию. Ведь я сказал, что вернусь через полчаса.
