Я снял арбалет, натянул тетиву, наложил болт. Сел на коня. Почуяв чужого, он уперся – не хотел уходить от хозяина, но после пары ударов плеткой все же подчинился.
Я направился к последнему оставшемуся в живых разбойнику, под которым убил коня. Ехать пришлось недалеко – не более трехсот метров. Он и сам шел по дороге ко мне, надеясь, что его товарищи довершат схватку. Увидев меня, он остановился, потом бросился с дороги в заснеженное поле. Ноги его увязали в снегу. Видимо, поняв, что ему не уйти, он свернул на дорогу и, выйдя на санный след, вытащил саблю и сбросил тулуп.
Пеший против конного – не боец. Противник мой это понимал и приготовился отдать жизнь задорого.
Не доехав до него десяток метров, я остановил коня.
– Ты кто будешь?
– Какая тебе разница, собака!
– Чего же ты меня собачишь – я тебя первый раз в жизни вижу.
– Ты людей моих убил, коня моего сгубил, теперь за моей жизнью пришел.
Я удивился.
– Разве это я вышел за вами на охоту, разве я ждал вас на дороге? Не вали с больной головы на здоровую. Кем посланы?
– Так я тебе и сказал, пес шелудивый!
Я не выдержал. Этот тать меня еще и поносит. Подняв арбалет, я выстрелил ему в ногу. Противник мой вскрикнул, лицо его исказилось от боли. По штанине обильно заструилась кровь.
– Это тебе за «пса» и «собаку».
Я слез с коня, не торопясь перезарядил арбалет и подошел к врагу поближе. Молодой, бороденка редкая, русая. Лицо хоть и скривилось от боли, но наглое.
– Еще раз бранные слова от тебя услышу – прострелю вторую ногу и оставлю подыхать на дороге. До ночи по-всякому замерзнешь. Кто послал?
– А не скажу!
– Тот, кто тебя послал, сейчас в тепле сидит, вино пьет, девок тискает. А ты стоишь на зимней дороге, кровью истекаешь и думаешь – герой! Был бы героем, коли с татарами крымскими, или турками, или литовцами дрался. Сдохнешь бесславно, а хозяин твой других дураков найдет – таких же, как и ты.
– Зачем тебе имя?
– Знать хочу, кому воздать по трудам его.
– Ты что, православный?
– Я что – на еврея или татарина похож?
– Нам сказали – едет жид с большими деньгами. Убейте его – это не большой грех, и будете при деньгах. Половину на троих обещал.
– Кто?
– Поближе подойди – скажу.
И я купился. Ну явно же – обман, а купился я, как простой новик. Подошел ближе, но не вплотную. Метра четыре между нами оставалось, когда враг левой рукой метнул в меня нож. Рука ли подвела, или ослаб он от потери крови, только нож не в грудь попал, а в левую руку – в предплечье. Я дернулся от неожиданной боли и спустил курок. Арбалет щелкнул, и арбалетный болт вошел ему в живот. Противник мой упал, пуская кровавые струйки из уголков рта. Тьфу ты – допросить толком не успел, сам ранен… Как же это я так опростоволосился?
Я отбросил ненужный арбалет и правой рукой выдернул нож из раны. Хороший нож, тяжелый. Лезвие широкое, заточен – как бритва. Мой, правда, не хуже. Я бросил нож на землю. Надо скорее – на коня и искать своего, не ровен час – позарится кто на мешок с деньгами.
Я вернулся назад, где стоял мой конь. Он уже немного отошел от скачки, но скакать на нем – безумие, у него от напряжения ноги дрожали. И бросить на дороге нельзя – замерзнет. Жалко животину – он мне от татей уйти помог.
Я снял с седла и перегрузил мешок с деньгами на трофейного коня, взял поводья от моего в руку и уселся на лошадь. Надо ехать назад, в Великие Луки. Дать отдохнуть коню, рану осмотреть да перевязать. Так и сделал.
Время было послеобеденное, когда я снова въехал в город, который оставил утром. Вернулся на тот же постоялый двор, с трудом слез с коня – рукав тулупа уже набух от крови, и рука болела. Мальчишка-слуга, принимавший лошадь, сильно удивился.
– Барин, ты же уезжал на вот этой – заводной! А вернулся на коне Петрухи.
– Кто такой этот Петруха? – удивился и насторожился я.
– Дружбан хозяина. Пирует тут часто с сотоварищами.
– Ты не ошибаешься?
– Да что я – слепой? Я коня этого – Орликом его кличут – в неделю по два раза расседлываю.
Паренек погладил коня по морде и повел в стойло. Занятно! Выходит, хозяин знает этого Петруху, убитого мною несколько часов назад. Не попал ли я из огня да в полымя? Может, хозяин навел их на меня, да у них тут самое гадючье гнездо? Я даже подумать не мог, всю дорогу перебирал – кто же на меня натравил эту свору? На Кривого Евстрата думал, на немца Дитриха, на старшего обозного Михаила, но на хозяина постоялого двора даже подозрения не пало. Гаденыш! Таких давить надо! Вот только не сейчас, надо себя в порядок привести.
Я снял с трофейного Орлика мешок, вошел в трапезную. Стоявший за стойкой хозяин, завидев меня, остолбенел и лишился дара речи.
– Комната свободная есть ли?
Хозяин пришел в себя и, стараясь скрыть растерянность, отвернулся, протирая полотенцем и без того чистые кружки.
– Хозяин, оглох, что ли? Разве так гостей встречают?
Хозяин успел взять себя в руки и повернулся с улыбкой на губах, однако глаза бегали. Точно, замешан он. Не знаю, каким боком, какова его роль, но замешан – точно.
– Ты же в Псков уехал, – делано удивился хозяин.
– Вернуться пришлось – еле ноги от банды унес, – сокрушенно сказал я.
– Пронька! Проводи гостя в комнату! – заорал хозяин дурным голосом.
Вынырнувший из какого-то закутка мальчишка схватил ключ и отвел меня в комнату. Здесь, как и везде – лавка, топчан с постелью поверх, стол да вешалка на стене. Вот и вся немудрящая обстановка.
Я дал пареньку полушку чаевых, попросил тряпиц чистых да воды. Снял тулуп. Рукав рубашки пропитался кровью, уже успевшей подсохнуть.
Паренек принес воду, чистые тряпицы. Обмыв рану, я перевязал ее. Благо бросок был неточным, да тулуп смягчил удар. Угодил бы в шею – лежал бы сейчас в том поле я, а не он. Нечего его жалеть – он захотел моих денег, покушался на мою жизнь – а потерял свою. Все справедливо!
Я запер изнутри дверь. Уж больно запор хлипковат, не выдержит, если снаружи плечом хорошо саданут. Я перезарядил пистолет. Выручил он меня сегодня, можно сказать – жизнь спас. Три сабли против одной – это много, да еще и арбалет. Окружили бы, стрельнули в грудь или живот, и сабля бы не помогла. Поторопился Петруха – раньше времени выстрелил вдогон, побоялся, что деньги уйдут.
Я улегся на постель, как был – в рубахе и портках, только сапоги стянул – пусть ноги отогреются. В комнате было тепло, и я уложил портянки на печь. Одним боком она была в моей комнате, другим – в соседнем номере, а топилась из коридора. Саблю уложил рядом, пистолет – под рукой.
