– Весьма вероятно, но случится это после войны, когда воюющие стороны подпишут мирный договор, и не раньше.
Вот черт! Наблюдательный, и в уме не откажешь – может убедить.
– Хорошо, я согласен поработать хирургом. – Я помолчал и добавил: – До перемирия.
– Ты думаешь, войско вашего Ивана сможет нас одолеть? – Швед засмеялся. – В войске порядка нет, передвигаются медленно, пушки в основном в крепостях стоят, воеводы нерешительные.
– А как же Псков? Разбиты ваши войска, отступают.
На лицо шведа легла легкая тень досады.
– Это временные неприятности. Война не может состоять из одних побед, бывают и поражения. Кстати, поражение – лучший учитель в работе над ошибками, если у воевод есть мозги. Думаю, наши страны еще не раз будут воевать.
Швед зычно крикнул по-своему, вошел часовой.
– Тебя проводят в обоз; связывать больше не будут, однако и без пригляда не останешься, потому будь благоразумен.
Командир минут пять что-то втолковывал часовому по-шведски. Узнать бы, о чем говорят – все-таки речь обо мне, но увы…
Часовой толкнул меня в спину, указал на дверь. Мы шли по лагерю, и я внимательно разглядывал вражеский бивуак. Надо запомнить – что где, для будущей работы сгодится, ну и чтобы в случае чего успешно сделать ноги.
Мы подошли к опушке леса. Здесь укрывался обоз – стояли телеги с высокими колесами, крытые плотной тканью, вроде толстой холстины или брезента. Занятно – у наших я такого не видел. Лошадей не было, скорее всего – паслись вдалеке, чтобы не загадить территорию.
Часовой сдал меня с рук на руки коротышке в мундире, с очками на носу. Я даже удивился. И более простые лорнеты и у русских дворян иногда встречались и стоили бешеных денег, а тут – круглые очки в металлической оправе. Чудно!
Коротышка на ломаном русском спросил:
– Звать?
– Юрий.
– Хирург?
– Да.
– Есть гут. Будешь работать со мной. Слушать меня, подчиняться только мне. Мое имя – Якоб. Вот эти три фуры – наши. Что в сумке?
– Инструменты.
– Интересно. Открой.
Я поставил сумку на телегу, открыл. Якоб перебрал инструменты, некоторые осмотрел внимательно, спросил назначение. Я пояснил.
– Неплохо! Пойдем, посмотришь мои.
Якоб подвел меня к фуре, откинул крышку одного из ящиков. Инструментов было много, выглядели они попроще моих, но качество! Качество просто отменное! Отличная сталь, полированная до зеркального блеска, соединения – без зазоров. Я покрутил в руках один из них, вздохнул. Мой вздох не остался без внимания. Якоб самодовольно засмеялся.
– Швеция – великая страна, у нее лучшие инструменты и хирурги, а армии короля Карла нет равных, – хвастливо заявил он.
Ну-ну, посмотрим, каков ты в деле.
Якоб показал, где кухня, где палатка, в которой оперируют раненых. В палатке два высоких стола, над ними – по две керосиновые (!) лампы. Здорово! В России пока все по-лапотному.
Меня накормили, причем солдатская пища не отличалась от нашей. Каша с мясом и нечто вроде эля – слегка хмельное кисловатое пойло. Не думаю, что качество его высокое – начальству наверняка подавали лучше.
Должен заметить, что меня приятно удивила организация лагеря и быта. Взять хотя бы медиков.
У них – свои фуры, палатка и отличные инструменты. У нас – кого только нет в обозе – менялы, маркитанты, купцы, а лекари – от травников до зубодеров, а вот хирургов нет. Того специалиста, кто более всего нужен в воюющей армии – нет. И не скоро будет. Насколько я помню историю, впервые всерьез взялся за медицинскую службу в армии Николай Пирогов – умелый организатор и великолепный хирург и анатом, положивший начало военно-полевой хирургии, спасший много жизней защитников Севастополя на Крымской войне, значительно опередивший свое время.
Пока не было раненых, я знакомился с инструментами, предоперационной подготовкой увечных – чем обезболивают, чем и как обеззараживают инструмент и рану. И вот здесь я очень удивился. Хваленые шведские медики лишь стерилизовали инструменты над огнем, а кожу перед операцией ничем не обрабатывали. Для меня это был шок.
Я поинтересовался, а много ли нагноений бывает?
– Хватает, – нехотя признал Якоб. – И гангрена не обходит стороной. Ампутируем руку или ногу, а если на живот перекинется – раненый умирает.
Я принялся рассказывать об инфекциях, о стерилизации инструментов, обеззараживании кожи. Якоб лишь усмехнулся:
– Если чего-то нельзя увидеть, то этого не существует. Хочешь лечить так, как привык в лапотной России, – лечи, а меня учить и рассказывать небылицы не надо.
Ну и бог с тобой. Время все поставит на свои места.
А дня через два в полевой лазарет начали поступать раненые – не один, не два – везли целыми повозками. Видимо, шли жестокие бои.
Якоб поступал по-простому: кого первого принесли, того и осматривал и лечил. Я же сделал по-другому – так, как учили в институте. Обошел фуру, быстро осмотрел раны. Самого тяжелого, с серьезными ранениями, велел положить на стол в первую очередь. Дал раненому опия, разрезал и бросил на землю мундир, тщательно обтер будущее операционное поле самогоном. Оперировал своими инструментами – я к ним привык. Закончив операцию, перевязал. Воина унесли.
Я указал на второго, затем на третьего. Дело пошло. Шведы, что привезли раненых, уже знали, что я русский, но враждебности не проявляли и слушались беспрекословно. Ледок настороженности к чужому врачу, ощущавшийся вначале, быстро таял.
Наступил полдень. Якоб бросил работу, хотя раненые еще были, вымыл руки и сказал:
– Хватит работать, пора обедать.
– А как же раненые?
– Полдня ждали, подождут еще. Я устал, хочу есть, надо немного перевести дух.
Хотя он оперировал за соседним столом, но мы оба поглядывали, что делает другой. Он – чтобы убедиться, что я умею делать, я же, в свою очередь, хотел оценить его уровень. Если я старался выполнить операцию, пытаясь сохранить руку или ногу, то Якоб обращался с ранеными более жестко – ампутировал по суставу руку или ногу, бинтовал – следующий… Э, брат-коллега, это халтура. Раненых он обработал больше, чем я, но я не отрезал ни одной руки или ноги.
Якоб вопросительно глянул на меня и ушел. Я же продолжал работу.
К тому моменту, когда сытый Якоб, довольно улыбаясь, вернулся, я закончил работу. Со стола после операции снимали последнего раненого.
– Ты так быстро справился? Очень хорошо. У нас есть повод выпить за твой первый рабочий день.
Мы прошли в его палатку. Якоб достал кувшин вина, кружки. Не спеша, за разговорами об операциях, мы его выпили.
– Пойду посмотрю раненых, – поднялся я.
