– Надо делать операцию, – сказал я Джафару. – Тянуть нельзя – прямо сегодня, сейчас.
– Может, завтра? – Джафар потер шею.
Я понял его уловку – не иначе сбежать из города решил, оставив меня расхлебывать кашу.
– Нет, сегодня, прямо сейчас. Спроси визиря, дает ли он согласие.
Джафар переговорил со служанкой, и та вышла из комнаты. Когда распахивалась дверь, я заметил вставших по бокам от двери вооруженных янычар. Похоже, уйти сейчас уже не получится.
Вскоре служанка вернулась, и нас вывели в коридор. Нас ожидал каймакам. Ему вход на женскую половину был закрыт. Мы склонились в поклоне. Помощник визиря вымолвил:
– Великий визирь дает согласие на операцию, если она спасет его дочь. Если дочь умрет, вы умрете вместе с ней. – Джафар побледнел, на лбу его выступил пот. Каймакам продолжил: – Что требуется?
Джафар молчал, оглушенный известием о возможной смерти. Тогда ответил я:
– Стол, куда бы можно было положить дочь великого визиря, теплая вода, ткань для перевязки.
– Все будет исполнено.
Вскоре служанки занесли в комнату все, что я просил. Они же перенесли дочь визиря на стол.
Я дал ей настойку опия. Пока лекарство начинало действовать, я разложил инструменты, и мы с Джафаром вымыли руки. Ну что же, надо приступать.
Я мысленно прочел короткую молитву и сделал первый разрез.
У Джафара мелко дрожали пальцы, и я беспокоился за него. Операцию я выполню сам, но вдруг он грохнется в обморок? Но нет, забегая вперед, должен отметить, что собрался-таки Джафар, даже помогал мне.
Операция прошла на удивление легко, без сучка и задоринки. Только вытаскивая из живота аппендикс, я заметил, что он на моих глазах лопнул. Какая удача! Если бы это произошло в брюшной полости, гнойный перитонит был бы обеспечен. Я с легким сердцем ушил ткани.
Действие опия уже заканчивалось, девушка начала постанывать от боли. Я дал ей еще несколько капель – чего мучить человека зря? Перевязал холстинами рану, и служанки бережно перенесли ее на кровать.
Мы вымыли руки. Джафар повеселел, даже до шеи не дотрагивался.
Я собирался провести при девушке сутки-двое, чтобы понаблюдать ее состояние, вмешаться, если наметятся осложнения. Но нас вежливо выпроводили – нельзя мужчинам находиться на женской половине, тем более ночью.
Но и домой не отпустили – проводили в комнату, у дверей поставили стражу. Служанки тут же принесли еду – плов, бешбармак, фрукты, шербет. Я с удовольствием поел – после хорошо выполненной работы у меня всегда был отменный аппетит. А вот Джафар к еде не притронулся. Его опять начали одолевать страхи и сомнения.
– Как ты можешь есть? Еще неизвестно, выживет ли она?
– Я в любом случае предпочту умереть сытым, чем с урчащим от голода брюхом, – ответил я с набитым шербетом ртом.
– И зачем я только с тобой связался, лечил бы потихоньку своих больных – с голоду же не умирал. Видно, шайтан в меня вселился, блеск серебра разум затмил.
– Успокойся, Джафар, ты меня еще благодарить будешь. Все должно закончиться нормально. И тогда великий визирь по достоинству оценит твое умение.
О своем умении я скромно промолчал. Кто я в Стамбуле? Не известный никому чужеземец, тем более христианин. В Высокой Порте, как еще называли Османскую империю, к другой вере относились терпимо. Захватывая чужие земли, турки склоняли жителей покоренных стран принять ислам. Принявший его мог достичь больших высот, пойди он на государственную службу. Всего-то и требовалось – принять ислам и знать турецкий язык.
Те же янычары – самые ревностные в службе и умелые воины «отборной тысячи» – все сплошь дети христиан, плененные турками или отданные в виде налога и воспитанные османами как свои. Ведь на покоренных землях турки собирали дань не только деньгами, но и детьми. Особой резни и жестокости не допускали, иначе кто же будет обрабатывать землю, пасти скот и платить налоги.
Наевшись, я прилег на мягкую перину и незаметно для себя уснул, проснувшись лишь наутро. Е-мое, сколько же я проспал? На соседней кровати безмятежно дрых Джафар.
Я встал, умылся из рукомойника, толкнул в бок Джафара. В это время служанки внесли завтрак – еще теплые, аппетитно пахнущие лепешки, фрукты, чай. Я поел, а глядя на меня, пожевал и Джафар.
А вот выйти из комнаты мне не дала стража. Я возмутился – надо было осмотреть прооперированную и сменить повязки.
На шум в коридоре подошел старший. Узнав, в чем дело, он лично сопроводил нас к покоям дочери визиря и постучал. Выглянувшая служанка сразу же провела нас к больной. Сегодня она уже выглядела лучше: небольшая температура была, но это нормально – слишком мало времени прошло после операции. Живот был мягкий, язык влажный. Я успокоился, дал советы старшей служанке – как ухаживать, что можно есть, когда вставать.
Нас в сопровождении янычара снова проводили в отведенную нам комнату.
Скукота! Заняться совершенно нечем. И от скуки я начал рассказывать Джафару сказку «Тысяча и одна ночь». Увлекся, вошел в роль и стал говорить громче. Джафар слушал, открыв рот. Когда служанки принесли обед и мы оба хорошо поели, Джафар попросил продолжить рассказ. Делать было нечего, и я продолжил.
Через некоторое время открылась дверь, и к нам в комнату вошел визирь. То, что это был он, я понял сразу. Джафар упал на колени и лбом ткнулся в ковер, устилающий пол. Я некоторое время помедлил, разглядывая визиря.
Был он чуть старше меня – лет сорока. Властное, холеное лицо с бородкой клинышком, унизанные перстнями пальцы. Одежда шита золотом, на боку – сабля в богато украшенных ножнах.
Я глубоко поклонился, но на колени вставать не стал.
– Поднимись, – бросил визирь Джафару.
Тот поднялся, начал возносить хвалу:
– Как я рад видеть величайшего из визирей – да продлит Аллах его годы…
Он не успел закончить – визирь брезгливо махнул рукой, и Джафар сразу заткнулся, со страхом и подобострастием глядя на него.
– Это ты, чужеземец, рассказывал сказки?
Я склонился перед визирем.
– Я пришел взглянуть на лекарей, что лечат мою дочь, и случайно услышал твои сказки – двери были прикрыты неплотно. Оказывается, ты искусный рассказчик и можешь неплохо зарабатывать, рассказывая на площади сказки народу.
– Господин, я зарабатываю на жизнь другим.
– Откуда ты, чужеземец?
– Из Московии.
– Ты неплохо говоришь на нашем языке. Где научился?
– В плену у татар был, поневоле выучил.
Визирь быстрым шагом подошел ко мне, взялся за левое ухо, осмотрел.
– Ты лжешь! Крымчаки рабам вставляют метку в ухо.
– Великий визирь, разве я сказал, что был у крымских татар? Я был пленен и два года провел в Казани, в Казанском ханстве.
