Так или иначе, судя по тому, как коневод, завершивший пока прочие дела, расшаркивался перед новоприбывшими гостями, было ясно, что Дариан здесь очень желанный гость. После того как он в двух словах обрисовал Левкину надобность, Шелех подумал немного, выставив вперед свою ухоженную бороду, и предложил:
– Если молодой господин пожелает взять до Ковражина лошадь, это, конечно, всегда можно устроить. Я и цену за поездку сброшу, она обойдется всего в пять драйнов. Однако же, может быть, вам будет более интересно другое предложение. У меня есть несколько лошадей на продажу – совсем недорогих. Я очень советую посмотреть на них. Если вы какую-нибудь выберете, в цене сойдемся, а если в дороге увидите, что конь вам не подходит, вы его без труда продадите в Ковражине. Они вон в том загоне, у старых садов с высокими яблонями. Посмотрите, сделайте милость. Я отлучусь пока по делу, а немного погодя подойду.
Он было удалился, деловито задрав голову, тут же что-то вспомнил, винтом развернулся, хлопнул себя по лбу.
– Ах, да, господин Дариан, чуть не забыл, у меня к вам дело. Можно вас на минутку?
Дариан кивнул, сказал Левко, чтоб не ждал, шел смотреть лошадей, а он минут через десять подойдет, и удалился куда-то с Шелехом.
Левко стоял у загона и разглядывал лошадей. Дремала, склонив тяжелую голову, крупная флегматичная вороная кобыла. Добродушного вида палевый приземистый ширококостный тяжеловоз спокойно оглядывал посетителей большими влажными глазами. Некоторое время Левко любовался на тонконогого, очень симпатичного, серого в яблоках высокого коня. Хороши были и две крепких гнедых кобылки. И был еще один конь, который сразу привлек Левкино внимание своим необыкновенным цветом. Был он ярко-рыжий с темными, ближе к бабкам почти черными ногами и темной гривой. Конек был невысок в холке и, пожалуй, даже легковат для жеребца, но на редкость складен. Он был очень живой, ни минуты не стоял на месте, и пока спокойная донельзя вороная только-только подняла голову, чтобы посмотреть, кто пришел, уже два раза успел обежать весь загон и покрасовался перед гостем и правым, и левым боком. Под лоснящейся шкурой отчетливо проступали мышцы, легко разворачивающие тело жеребца, и Левко, любуясь конем, никак не мог взять в толк, за что же хозяин сбросил на него цену, да и на других коней тоже. Он обратился к только что подошедшему Дариану:
– А что такое с этими лошадьми? Мне кажется, все они по-своему хороши, ни на больных, ни на старых не похожи. Хотя, я, конечно, не знаток.
– Да, они, и правда, не старые и не болели. А случилась с табуном беда месяца два назад. Пасли их в горах на пастбище, и напали волки. Пастух при них был неопытный, растерялся, не сообразил, что делать. Лошади со страху разбежались, да кто куда, и часть табуна понеслась не по дороге, а прямо по дикому склону. Склон был не крутой, но весь сплошь заваленный камнями… Можешь себе представить, что было дальше. Две лошади погибли сразу – сломали шеи. Одну успели загрызть волки, пока не подоспели другие пастухи и собаки… Перекалечилось больше сорока лошадей. Шелех тогда созвал всех магов и знахарей из Ойрина, которые только были свободны, и нас с Канингемом вызвал. Нас тогда шесть человек неотлучно дежурило при лошадях, да еще время от времени приходили то двое, то трое ойринских чародеев. Половину лошадей удалось поставить на ноги в первые три дня, через неделю еще шестеро были совершенно здоровы, а остальных, как мы ни бились, так до конца вылечить и не удалось. А что значит хотя бы даже легкая хромота для лошади? Ведь это же были превосходные скакуны, быстрые, как ветер, красивые. А теперь на них трудно найти покупателя. Вон тот серый в яблоках жеребец в прошлом году на празднике урожая первым в забеге пришел… У него был сломан позвоночник. Мы с Лестриной, местной ведьмой, два дня его вытаскивали – умирал. Вылечили, но спина у него теперь слабая, и гнать его во весь опор нельзя, и седок нужен полегче, и отдыхать ему надо почаще. Лучше всего, если его купит какая-нибудь нежного сложения барышня, которой он нужен будет, чтобы на нем раза два в день прокатиться, – Дариан вздохнул. – Самая здоровая здесь – вороная. Крепкая лошадь, сильная и выносливая. Ноги мы ей восстановили до прежнего безупречного состояния. Глаз до конца вылечить не удалось, правым плохо видит. Ну, в общем, все бы ничего, но вот беда: она и раньше-то была не в меру спокойная, а после того, как над ней поколдовали, ее уже просто ничем не проймешь. Быстрее, чем шагом, ее очень трудно заставить двигаться. О том, чтобы она пробежалась без хорошего прута, можно даже не мечтать. У тяжеловоза передние ноги после переломов слабы, он больших грузов перевозить уже не может, а медлительность у них и так в породе… Лучше всего тебе бы, наверное, подошла одна из гнедых. Обе слегка хромают, но если их сильно не гнать и время от времени давать передохнуть, на них можно уехать куда угодно, хоть в Астиану.
– А тот рыжий? Что с ним?
Дариан посмотрел на коня и снова вздохнул.
– Ну, во-вторых, он хромой. У него правая задняя была сломана в нескольких местах, и мне не удалось восстановить все кости до нормального размера. Не очень понятно, почему. Пытался переделывать, получалось еще хуже, прошлось оставить как есть. Так и осталась правая задняя нога немного короче. Это почти не заметно, пока он стоит или идет шагом, да и в галопе не сильно сказывается, разве что устает быстрее других, а вот на рыси очень заметно.
– Ты сказал: «во-вторых»?
– Да, – в голосе Дариана явно слышалась досада, – потому что это чепуха по сравнению с другим его недостатком. Во-первых, он не терпит узды.
– Что, никого к себе не подпускает?
– Отчего же? Подпускает. Дает на себя полюбоваться, угостить, погладить. Его даже оседлать можно, и сесть на него тоже, а с уздечкой близко не подходи. Не дается, головой трясет, уворачивается, вырывается. А уж когда пару раз силой зауздали, мужики-то сильные здесь есть – что тут было! Нельзя сказать даже, что он кричал как раненный конь, нет, он визжал как резаная свинья. Думали, может быть, у него зубы болят, хорошего знахаря к нему приводили, всю жизнь лошадей лечит. Все у него в порядке, просто не желает. И раньше, говорят, был норовистый, а после того, как лечили, просто не подступись. Шелех с ним долго бился, он любит коней, даже покалеченных и старых старается пристроить. А на этого и он уже махнул рукой. Сказал, что если его ближайшие три недели никто не купит, коновалу на мясо отдаст. Цену за него назначил символическую, двадцать пять драйнов всего, как за шкуру, лишь бы взяли. Вдруг он кому-нибудь все-таки дастся в руки.
Двадцать пять драйнов?! Левко взглянул на лошадей с живым интересом. Он никак не думал, что ему здесь что-нибудь может быть по карману. Он точно знал, что любая лошадь, годившаяся хоть для какой-нибудь работы, меньше ста стоить не может. С другой стороны, Ойрин всегда именно конями и торговал, и цены здесь всегда были значительно ниже… Но двадцать пять! У него было больше.
– А другие лошади сколько стоят? – показал он на загон.
– Самая дорогая – вороная. Шелех за нее рассчитывает около шестидесяти получить. Остальных отдаст и дешевле. Если в хорошие руки, то и до сорока сбросит.
